Как-то я заколола маминым черепаховым гребнем волосы вокруг головы, и родилась «женщина в шлеме», смотрящая в зеркало... «Я люблю эту голову вместе с косами всеми!» «Я люблю вашу дочь больше жизни, Мария Николаевна, -говорил Пастернак матери Ивинской, - но не ожидайте, что внешне наша жизнь вдруг переменится».

Конечно, Ольга Ивинская до встречи с Пастернаком отнюдь не была монашкой. Она знала, что красива, что нравится мужчинам, и делала все, чтобы сохранить их внимание. Но после встречи с Классиком (или Классюшей) все остальные любовные привязанности как отрезало. Дочь Ивинской Ирина Емельянова впоследствии говорила друзьям: «У мамы были десятки мужчин до Классика и ни одного после!»

По поводу же своей связи с образом Лары Ольга Всеволодовна писала в мемуарах следующее: «Иногда меня спрашивают - действительно ли я Лара из романа «Доктор Живаго». В этом случае принято говорить что-то о прототипе, о различии между реальным человеком и художественным образом и степени их сходства, о совпадении судеб. В основу образа Лары легли, видимо, несколько женских характеров, даже и часть духовного мира самого автора, как замечает Д.С. Лихачев. «Это - Лара моей страсти», - пишет обо мне БЛ. в письме к Р. Швейцер. Да, в этом образе есть мои черты, в том числе биографическое сходство, схожесть внешняя. Но я или не я - не это главное. Лара - любовь Живаго-поэта, создание и достояние его духа - гордого, независимого, не сломленного перипетиями жестокого бытия, тогда как Живаго-человек оказывается бессильным перед реалиями мира. Умер доктор Живаго, поэт Живаго жив, жив роман, и если женщина, грядущая или настоящая его читательница, хотя бы на миг почувствует себя Ларой - значит, в ее сердце есть место для любви самоотверженной, чистой, творящей мир своей безыскусной подлинностью».

Думаю, что без Ивинской «Доктор Живаго» никогда бы не был окончен. Или, во всяком случае, был бы написан иначе. Для завершения романа Пастернаку требовалось найти новую Лару в жизни. И он ее нашел.

Необходимо подчеркнуть, что репутация Ольги Ивинской в литературных и окололитературных кругах была весьма сомнительной. Передавая ходившие о ней слухи, поклонница Пастернака Нина Муравина вспоминала с плохо скрываемой ревностью по отношению к Ивинской: «Летом 1948 года в Москве распространились слухи о связи Пастернака с Ольгой Ивинской. Она сама их распространяла везде, где могла. Мне трудно было понять, каким образом сотрудница Суркова, которого я возненавидела за то, что он написал о Пастернаке клеветническую статью и возглавил его травлю, смогла вдруг превратиться в близкого Пастернаку человека. Во внешности ее я не находила ничего интересного (пристрастный женский взгляд редко находит во внешности и личности соперниц какие-либо достоинства, а для Муравиной Ивинская стала главным конкурентом в борьбе пусть не за тело, но за душу поэта. Пастернак-то смотрел на любимую совсем другими глазами. - Б. С.). полная, похожая на московскую купчиху, с приятно улыбающимся лицом и серыми, притворно-ласковыми глазами. Если б я не видела ее несколько раз в консерватории с Пастернаком, то не обратила бы на нее внимания. Оказалось, что она дружит со свекровью моей троюродной сестры (следовательно, почти родной Муравиной человек! - Б.С.) и часто у них бывает. Но и там про нее говорили только одно: Люся любит деньги».

Все, кто знал ее, удивлялись, что Пастернак что-то в ней нашел. Впрочем, его тогдашние стихи свидетельствуют, что он и не искал ничего серьезного... Внешность... Ивинской -ее сытое, полное, раздавшееся после двух родов тело -свидетельствовала не столько о ее характере и душевном складе, сколько о том, что ни во время войны, ни после нее этой женщине не пришлось голодать. Но Пастернаку было свойственно рассматривать людей как некие абстрактные сущности, не связанные с условиями их жизни (а вот это мысль действительно глубокая. Многие персонажи

«Доктора Живаго», в полном соответствии с авторским замыслом, как раз и являются такими сущностями, что вызвало непонимание и неприятие романа у многих русских читателей, которые, в отличие от читателей западных, воспитывались на извечном тождестве литературы и жизни. - Б.С.). В характере же Ивинской он неспособен был разобраться, мне кажется, еще и потому, что в пору его созревания таких женщин, как она, в России не существовало.

Завязка их романа остается для меня загадкой».

В марте 1947 года любимец Сталина Константин Симонов, назначенный главным редактором журнала «Новый мир» вместо Суркова, переведенного в «Огонек», неожиданно задумал провести в редакции новое мероприятие -устроить цикл пятнадцатиминутных встреч с поэтами. Ивинской поручили пригласить Пастернака.

В разгар травли такое приглашение не могло не обрадовать поэта, страдавшего от одиночества. Не знаю, состоялась ли встреча с другими поэтами. По-видимому, дело сразу заглохло. Если бы Симонов действительно хотел отмежеваться от Суркова и помочь Пастернаку, он бы напечатал хоть одно из прочитанных тогда стихотворений на страницах журнала. Но этого не произошло. Никаких последствий, кроме знакомства с кокетливой сотрудницей, унаследованной Симоновым от Суркова, эта пятнадцатиминутная встреча для Пастернака не имела.

После этого красный костюм Ивинской стал мелькать на вечерах, где он выступал. Во время антрактов она подходила к нему и уводила его с собой. Любопытно, что прежде она никогда не ходила на его вечера, была близка с теми, кто его травил и преследовал, и ее отношения с Сурковым из-за этого не пострадали.

О душевной молодости Пастернака писали все, кто его знал. Признаки надвигавшихся болезней и старости заметны были лишь в его седине и походке, становившейся расслабленной, когда он нервничал или бывал не в духе. Но он все еще жаждал жизни, любви, новых впечатлений и был щедр и великодушен со смелой молодой женщиной, которую не останавливали ни его старость, ни моральные соображения, ни жена и сын. В своих воспоминаниях Ивинская рассказывает, что Пастернак постоянно делал попытки положить конец их отношениям, но она настаивала на своем, звонила ему и опять искала с ним свиданий. Она вспоминает, как летом 1947 года, уже через два-три месяца после их знакомства, она отправила своих детей к родственнице в Сухиничи и целиком посвятила себя завоеванию Пастернака. У нее уже был опыт отбивания чужих мужей, и в редакции «Нового мира», куда ее устроил прежний покровитель, полагали, что она не остановится ни перед каким скандалом...

Ивинской было тридцать шесть лет, а ему пятьдесят семь. У нее не было мужа. Первый из ее мужей повесился над кроваткой новорожденной дочки, второй сгорел