фигуры в лёгких латах, сверкающих подобием чешуи, да тёмные плащи до пят… вернее, до шпор. Весьма интересные плащи, кстати; у некоторых из Тёмных Рыцарей они по необходимости трансформируются в крылья. Лица же наших охранников постоянно застланы этакой воздушной рябью, и запоминанию не подлежат. На всякий случай. Такая вот специфика службы.

Исключение — Бастиан. Как вожак стаи… простите, как руководитель своей спецслужбы, общается с нами только он. По статусу. Но разговаривать с дамами, скрываясь под мороком — дурной тон. Этикет не позволяет.

— Прошу извинить, что невольно нарушаю ваше уединение. Донны, не наскучило ли вам здесь? Вы не собираетесь пройти, например, в сад или в иное приватное место?

— А если нет? — не из вредности, но с живейшим любопытством интересуется Элизабет. Тёмный Рыцарь сдержанно улыбается.

— Тогда я просто накину на вас полог невидимости. Собственного спокойствия ради. И со всем уважением удалюсь, ещё раз принеся глубочайшие извинения. — И, не давая нам вставить слово, продолжает: — Это прибыл дон Иглесиас.

— Мы остаёмся, — говорю твёрдо. — И даже не думайте о невидимости. Вот ещё новости — в собственном доме прятаться! И от кого? Нет уж, Бастиан, пусть теперь у их семейства головы болят о том, как бы мне на глаза не попасться. Я-то против них ничего не замышляла!

Намеренно или нет, но Элли не даёт мне углубить тему.

— А зачем он приехал, дон Бастиан?

Перед тем, как ответить, Тёмный Рыцарь занимает позицию по правую руку от меня и бросает выразительный взгляд в сторону подъезжающей кареты. Вид у него на редкость грозный и внушительный: кажется, даже чешуя на доспехе вздыбилась. Ну да, и мой протест услышал, и потенциальному недругу демонстрирует, что донны под защитой, а защита бдит. Молодец.

— Приняв участие в известном вам, донны, деле…

А он дипломат, однако!..

— … дон Иглесиас нарушил вассальную клятву, данную когда-то Главе Клана. Не предупредив о возможном покушении на члена семьи Главы, он фактически поставил себя в ряд соучастников этого заговора. Теперь его ждёт либо изгнание из клана и города, либо, по договоренности с доном Теймуром…

Продолжения я не слышу. На меня вдруг накатывает дурнота. Вот так, без всякого предварительного стеснения дыхания, без головокружения… просто темнеет в глазах. Едва не потеряв сознание, я мёртвой хваткой успеваю вцепиться в Бастиана и каким-то чудом остаюсь на ногах, успев краем глаза заметить развёрнутую вокруг нас с Элли спираль двойной защиты. Глотнув воздух, торопливо шепчу:

— Нет, не надо защиту… Всё в порядке.

Мир проясняется. Прихожу в себя и прислушиваюсь к ощущениям. Элли бросается ко мне.

— Ива! Ничего себе — в порядке! Ты бледная, как сыр!

— Тихо всем! — говорю я сквозь зубы. И соображаю, что, наверное, не слишком сейчас вежлива. — Бастиан, погодите бить тревогу. Вы же видите, кольцо на мне, но оно не сработало, значит, это не нападение…

Он настойчиво увлекает меня с балкона в Малую гостиную, усаживает в кресло.

— Простите мою бестактность, донна; эта дурнота связана с вашим положением? Но раньше за вами не наблюдалось ничего подобного!

Добрая девочка Элли, доказывая свою доброту делом, молча суёт мне под нос изящный флакончик с чем-то тошнотворно-едким. Фу! С нюхательными солями! От которых мне едва вновь не становится плохо.

— Да погодите! Дайте сказать!

Мне, наконец, удаётся от неё отбиться.

— Это не моя боль, не моё состояние, понимаете? Ничего не говорите, пожалуйста, мне нужна хотя бы минута-другая тишины. Я давно не занималась такой диагностикой…

Круглые от удивления глаза становятся не только у Элизабет. Наш Тёмный Рыцарь не сводит глаз с чего-то над моей головой. Догадываюсь, что он там видит. Небесно-голубую дымку, проступающую над моей родной, изумрудно-зелёной. Паладиновскую ауру поверх обережной.

Когда-то, на заре времён (на самом деле, и полугода не прошло, просто начало моих приключений в Гайе кажется сегодня бесконечно далёким!) одним из моих Наставников оказался сэр Майкл Кэррол, паладин-целитель. Причём далеко не рядовой. О его уникальных способностях говорит сам факт, что, не тратя сознательных усилий, «на автомате», как говорится, сэр Майкл в состоянии удерживать на себе до девяти аур разного назначения, в то время как мастерам среднего уровня удаётся сохранять три-четыре, в крайнем случае — пять. Ауры диагностики, а также регенерации по необходимости — те активны у него постоянно. Он их, кажется, уже не замечает. А я-то поражалась на первых порах, как это у меня само собой выправилось зрение и перестала ныть по любому поводу больная спина! Да просто оттого, что рядом был сэр Майкл.

После обучения нескольким интересным приёмам ко мне перешли не только новые умения, но и диагностическая аура. Как бы своеобразным бонусом. Правда, одно время мне казалось, что она так и пропала вместе с обережным Даром. Ан нет, ожила! Именно сейчас себя и проявила.

Потому что боль в скрюченном, затекшем от долгой неподвижности теле — не моя, просто я её чувствую и отличаю от возможной собственной. Сведённые судорогой ступни — тоже не мои. Невозможность вздохнуть глубоко, ведь при малейшем расширении грудной клетки словно кол впивается в лёгкое, а так хочется, наконец, дышать полноценно, потому что в тесном узком ящике, где, скрючившись, лежу не-я, невыносимо душно, и пыль скрипит на зубах, и пересохли губы, а горло сухое — даже слюны нет… — и это тоже не-моё, чужое страдание.

…А ещё меня-настоящую пугает скверное не-моё тянущее ощущение внизу живота, отдающее в копчик… и отчаянье оттого, что может опять случиться непоправимое. И тошнота, и боль вообще, во всём исстрадавшемся теле, чувствительном к малейшему подпрыгиванию кареты на ходу.

Ой, кажется, сейчас поплохеет мне-настоящей!

В ужасе подскочив, открываю глаза. Когда я их закрыла? Временно отключилась или просто в попытке сосредоточиться? Ловлю испуганный взгляд Элли, готовой бежать за помощью, и настороженный, тоже в готовности, но крушить всех подряд — Тёмного рыцаря.

— Это… не… моя боль…

Вот только язык ворочается с трудом, будто тоже распух от жажды, как у той, которую я прочувствовала.

— Бастиан…

Вдох, выдох.

— Там кто-то ещё. В этой же карете, что подъезжает. Прячется. Не знаю, под сиденьем, или в каком-то ящике… Ей очень плохо. И страшно.

***

— Донны, я настаиваю… — без особой надежды взывает к нам Бастиан. Мы с Элли не слушаем, вприпрыжку припустив к парадному крыльцу, а он как-то умудряется следовать за нами ровным размеренным шагом, не напрягаясь, не отставая, совершенно непостижимым образом. — Что, если этот человек опасен?

— Это женщина, Бастиан, и ей плохо, очень плохо, — оборачиваюсь я на ходу. —