взрослого человека, анализирующего поведение такого же взрослого. Но немного сдвинь фокус… э-э… ракурс… короче, глянь на ситуацию иначе. С точки зрения трансактного анализа, например. Нет, что-то меня не в ту степь занесло. Сейчас сформулирую покороче. Вот смотри: в каждом человеке есть, упрощённо говоря, три субличности. На самом деле их может быть гораздо больше, но для разъяснения моей точки зрения остановлюсь на том варианте, какой однажды приняла для себя безоговорочно. Итак: в каждом из нас — три «Я», три ипостаси со своими характеристиками и особым складом мышления. Это Ребёнок, Родитель, Взрослый. Три в одном. И одна из этих субличностей, как правило, ведущая по жизни.

Брови Элли сдвигаются. Внимает. Но вопросов пока не задаёт.

— Ребёнок, Дитя узнаётся сразу, — продолжаю я. — Хорошая доза здорового эгоизма, вместе с тем — удивительная способность свежего восприятия мира, ощущение себя центром Вселенной… Дальше распишешь себе сама, ты девочка умная. Для Ребёнка главная концепция — «Я хочу!» Так ведь? И никакого чувства ответственности.

Элли хлопает в ладоши. Восхищается совершенно искренне.

— Точно! Ой, как точно! Если забыть о её возрасте…

— Количество лет тут не играет значения. Некоторые и до старости в коротких штанишках ходят. Идём дальше. Родитель — это любящее, но строгое существо, с гипертрофированной потребностью опеки, наставничества, заботы. Родитель говорит Ребёнку: «Делай, как я считаю нужным!» Родитель — это постоянный контроль, иногда подавляющий, это довольно часто лишение самостоятельности — не из-за недоверия, а из-за страха, что деточка не справится с жизнью, обожжётся и будет плакать. Иногда — баловство сверх меры. Здесь тоже сама найдёшь примеры, они под боком.

— Понимаю.

Сощурившись, Элли думает. Кивает:

— Ну да. И получается, что выходки Мири как раз под стать её так и не выросшей ипостаси. Так? Донна Мирабель — Дитя, а… дон Теймур, стало быть, Родитель? А ведь похоже, очень похоже!

— Ипостась или субличность не может расти. Она неизменна. Просто в идеале она, по мере взросления личности, всё чаще уступает место двум остальным. И все три в каждом из нас живут постоянно, только не всегда проявляются. Если человек — большой Ребёнок, это не значит, что он не способен на взрослые поступки. Да, ему свойственны инфантильность, легкомыслие, безответственность — и в то же время, если прижмут обстоятельства, он способен и подвиг совершить, и мир спасти. А потом попросит за это мороженку. Родитель, уставший от постоянных наставлений чадам и подчинённым, может, махнув на дела рукой, бросить всё, упасть в некошеную траву и считать облака в небе, выдумывая, на кого они похожи. Или, поверив в собственное могущество, творить волшебство даже в немагическом мире. В одной из наших священных книг не зря сказано: «Будьте как дети, и тогда ваше будет Царствие небесное». Быть Ребёнком не есть плохо; плохо быть злым ребёнком. А Мири не злая, просто её что-то грызёт, я чувствую… Тебя-то она приняла нормально, и общаетесь вы хорошо, любо-дорого посмотреть. А вот ко мне у неё что-то личное. Возможно, она и сама не помнит, что; просто не принимает меня на подсознательном уровне.

— А кто же тогда Взрослый?

— Взрослый на уровень выше Родителя. Это объективность. Ответственность. Логика. Это выросший Ребёнок, мудрый Родитель, научившийся принимать окружающих такими, каковы они есть, и оставляющий за собой такое же право быть собой. Если Родитель говорит — «Делай, как я хочу!», Взрослый говорит: «Делай, как надо».

Элли молчит. Думает. Не перемудрила ли я с формулировками? Тороплюсь заключить:

— А теперь сама посуди: видя события в таком свете, как я могу реагировать иначе? Если на моих глазах Ребёнок испакостил скатерть или…

— Шаль, — быстро подсказывает невестка. Я морщусь от досады — не на неё, а на тягостные воспоминания.

— Пусть будет шаль. Это плохой поступок, и он мне не нравится. Сотвори такое Машка или Соня — я бы наорала на них, это точно. Не смотри на меня так, не наорала бы, конечно, я женщина спокойная, но включила бы занудство… Вот в таких ситуациях во мне как раз просыпается Родитель: отпихивает всех прочих локтями и начинает зудеть и воспитывать. Но что я сделаю с чужим Ребёнком? Наказывать его я не вправе. Пожаловаться? Я бы, может, и рада, но мой Взрослый понимает, что Родитель, к которому я пойду, не всегда объективен… Я тебя запутала?

Она энергично мотает головой. В глазах — азарт.

— Нет-нет, очень интересно! Да ведь это заставляет буквально всё пересмотреть! Это учение из твоего мира?

Невольно усмехаюсь. И цитирую Эриха Берна:

— Это «Игры, в которые играют люди». И «Люди, которые играют в Игры». Надо будет как-нибудь привезти тебе пару книг. Вот только не знаю, сможешь ли ты их прочитать, языковой барьер всё-таки… В крайнем случае, устроим читку вслух. Потому что… на самом-то деле я разъяснила тебе всё в своём понимании, но могла что-то и напутать.

Элли отмахивается, прикладывает ладонь ко лбу — есть у неё такая привычка при обдумывании. Бормочет:

— Значит, Ребёнок — это «Хочу!» Родитель — «Делай так!» Взрослый — «Должен!»

Гениально. Вот вам, собственно, весь трансактный анализ в трёх словах. На лету схваченный и осмысленный умной девушкой, получившей только домашнее образование

Правда, ранняя смерть тоже многому учит…

Не желая сбивать её с мысли, перевожу взгляд на кипарисовую аллею. Где-то, за невидимыми отсюда воротами, поднимается разрастающееся облачко пыли.

— А ведь к нам кто-то едет!

Мои слова заставляют Элли радостно встрепенуться.

— Наверное, доктор Гальяро!

Она обожает визиты этого врача. Вернее — бесконечные его пояснения о том, как развиваются её малыши, всё ли с ними и с ней самой в порядке, к чему нужно быть готовой на этом этапе беременности… Ну, вы меня поняли. Я иногда и сама такой становлюсь, но у меня-то вторая беременность, а вот ей ещё всё в новинку!

Но вот из двойного ряда кипарисов появляется четвёрка чёрных лошадей, запряжённых цугом. Мы озабоченно переглядываемся. Потому что эта карета с неизвестным мне гербом на дверце вовсе не принадлежит доктору Гальяро. Кто-то ещё к нам пожаловал. Должно быть, тот, с кем у дона Теймура назначена встреча. Очень серьёзная и очень долгая встреча, дорогие донны.

***

— Дорогие донны…

Я даже вздрагиваю, настолько неожиданно последняя мысль оказывается озвучена, да ещё и мужским голосом. К превеликому облегчению, заговаривает со мной не наш драгоценный дон, а Бастиан, тоже, в своём роде, Глава… нашего чрезвычайно таинственного и супер-профессионального сопровождения, лиц которого, кстати, мы до сих пор не видели: одни атлетического сложения