Руитха, и тот, пока по его приказу разжигают костер, произносит речь, начинающуюся так: de dhruadh, mu dhe tar gac nde… (Бог друидов, мой бог перед всеми богами…) Поскольку этот «бог друидов» – Дагда, отец Бригитты, предок троих первоначальных богов-друидов, ясно, что могущество друидов вполне оправданно.[77]

Поглядывая в окно, прихлебывая крепкий черный кофе, Дэймон преспокойно курил сигарету, считая, по-видимому, тему исчерпанной.

– А для меня ты можешь изготовить талисман? – спросила Анна чуть слышно.

И почувствовала на себе совершенно новый, очень жесткий взгляд зеленых глаз.

– Тебе это ни к чему.

– Ты так думаешь?

– Я не думаю, я знаю. С тобой все в порядке.

Согласно историческим хроникам, Мог Руитх получил от мунстерцев обширную территорию, известную как Маг-Мейне, Равнина Минералов, округ Фермой в графстве Корк. Эту территорию потомки Мог Руитха населяют до сих пор; это семьи О’Дуган, О’Кронин и другие.[78]

* * *

На прикроватной тумбочке закурлыкал серебристый мобильник Анны. Привстав на постели, Дэймон уставился на него, как на бомбу замедленного действия. Ой-ой. Какой соблазн! Прислушался к шуму воды, доносящемуся из ванной, снова взглянул на дисплей, на котором высвечивался номер Константина, стукнул кулаком по подушке, сморщился, изнемогая в борьбе… воровато оглянулся, быстро протянул руку к трубке и ангельским голосом проворковал:

– Hey, baby![79]

– Ты? – Константин задохнулся от ярости. – Я тебя, гада, пополам порву!

– You don't say![80] – протянул тот с насмешкой.

– Где Анна?

– Мадемуазель принимает душ.

– Так ты у нее?

– А ты как думаешь?

– Сию же минуту убирайся оттуда. Тебе ясно? Проваливай!

– Зачем так нервничать, дружище?

– Я сказал: вон из ее постели!

– По-моему, ты заводишься не по делу. Я хороший любовник, и я совершенно здоров…

– Дэймон, – отчетливо проговорила трубка, – я с тобой не шучу.

– И в этом вся проблема. So long![81]

Когда Анна вернулась из ванной и скользнула под одеяло, телефон уже лежал на прежнем месте, кротко помаргивая зеленым глазком.

– Иногда мне кажется, – прошептала Анна, отыскивая в темноте руку Дэймона и подсовывая себе под голову, – что мы здесь не одни. Что есть кто-то третий, кто подсматривает за нами.

– Астральное тело Константина, быть может?

– Фу! Как не стыдно?

– Ты стыдишь меня, как грудничка, который срыгнул на мамино платье.

– Дэймон! Нельзя же так!

– А теперь как школьника, который на перемене задрал юбку своей однокласснице.

Плотно сжав губы, Анна ткнула его кулаком в плечо.

– Так лучше, – произнес он слегка изменившимся голосом, и она сообразила, что ударила его по больному плечу.

– Ох, Дэймон, извини…

– Не извиняйся. Все остальные, кроме тебя, делали это умышленно.

– Мужчины? Или женщины?

– И те, и другие.

– И даже Лоренс?

– О, Лоренс… – Дэймон помолчал. – Время от времени мы позволяли себе такие вещи, о которых тебе лучше не знать.

– А с Константином ты мог бы себе такое позволить?

– С ним? С твоим своенравным, бессердечным, надменным красавчиком-блондином? – Он слегка отстранился и с интересом посмотрел на Анну. – А почему ты спрашиваешь? Тебе этого хочется?

Она улыбнулась с закрытыми глазами.

– Нет, нет… Забудь об этом.

Среди ночи она проснулась, сама не зная, отчего. Осторожно сняла со своей груди тонкую мускулистую руку Дэймона (он не шевельнулся, только тихонько вздохнул во сне), повернулась на правый бок, зарылась головой в мягкие подушки… И тут же снова открыла глаза.

Сегодня, в отличие от всех предыдущих ночей, в комнате стояла кромешная тьма. Может, небо затянули дождевые облака. Может, перегорел уличный фонарь. На один краткий миг ей почудилось, будто в этой непроглядной тьме она различает чей-то неподвижный силуэт. Силуэт мужчины, застывшего в кресле в непринужденной и одновременно величественной позе – выпрямив спину, чуть расставив ноги, держась обеими руками за рукоять длинного, стоящего вертикально, меча.

Анна приподняла с подушки взлохмаченную голову, сощурилась в темноту. Пустое кресло, плотно задернутые шторы… Прижалась покрепче к Дэймону, который тут же положил на нее руку и ногу, и закрыла глаза, наслаждаясь его теплом.

Подняла Фуамнах чудодейственный ветер могучий, и унес он Этайн прочь из Бри-Лейт. Семь лет не знала она покоя ни на одной вершине, ни на одном холме Ирландии и отдыхала лишь на прибрежных скалах да на волнах морских. Семь лет носилась она по воздуху, подобно песчинке, пока не упала без сил на грудь Мак Ока, когда стоял он в полдень на холме Бруга.

Поприветствовал Мак Ок девушку в обличье красной мухи и пустил к себе на грудь в складку плаща, а потом унес к себе в солнечный покой, где могла она, благодаря его волшебству, принимать на время человеческий облик, и облачил ее в пурпурное одеяние. И каждую ночь спал он подле Этайн и ухаживал за ней, покуда не сделалась она вновь прекрасна собой и довольна. Полон диковинных пахучих трав был тот покой, и набиралась она сил от их цвета и запаха.

* * *

Константин прибыл, по своему обыкновению, в пятницу вечером. Они поужинали вдвоем в ближайшем ресторанчике, прошлись по улочкам темной, в двенадцатом часу ночи уже погруженной в беспробудный сон Дроэды, промочили ноги под неожиданно злым и холодным дождем и вернулись в отель. Константин с увлечением рассказывал о своей очередной находке – заржавленном колесе времен короля Конхобара – а наутро предложил в качестве культурной программы посетить Тару, резиденцию верховных королей Ирландии. Анна согласилась, не раздумывая. Какая, в конце концов, разница. Лишь бы не сидеть целый день в четырех стенах, присматриваясь друг к другу, как тайные агенты враждующих кланов сицилийской мафии.

Его небывалая, отчаянная нежность в постели поразила ее и в каком-то смысле обезоружила, лишив желания отыскивать новые доказательства его вины, следить за выражением лица, ловить на слове… Однако оргазма она не испытала. Он любил ее, любил без устали, как одержимый, а она боялась разразиться бурными рыданиями. Ей казалось – какая чушь! – что с Константином она изменяет Дэймону. Разгоряченная плоть требовала удовлетворения, пульсируя с возрастающим жаром: Дэймона сюда, Дэймона! Константин ничего не мог с нею поделать, как ни старался.

Он все понял, но не сказал ни слова. Да и что тут скажешь? Впервые ему не удалось осчастливить своими ласками женщину, желанную женщину. По той простой причине, что сама женщина оказывала ему не очевидное, но упорное сопротивление. Физическое сопротивление можно сломить, можно распять ее на постели, крепко держа за руки, раздвинуть коленом ее плотно сжатые бедра… А такое? Она просто уничтожала его молчаливым презрением. Опуская голову на ее подушку, он вдыхал едва уловимый аромат туалетной воды от