Их больше не было.

Он выпрямился. Подошел. Посмотрел на них сверху вниз.

— Что мне делать?

— Садись с ней.

Он редко позволял Королям Дракона диктовать ему усло­вия, но в этот раз быстрота была предельно важна. Над их головами зависла тяжесть предназначения, даже судьбы. И этот груз опускался с каждой секундой все ниже и ниже. Скоро эта ноша коснется его плеч и прогрызет себе путь до самого сердца, став неизбежной реальностью. Лето сам об­рек себя на такие перемены. Поддаваться им было проще, чем думать о них. Проще, чем сопротивляться.

— Нет, нет, — Улия замахала руками, нечаянно сбросив шаль. — Вместе. За ней. Держи ее.

Нинн вздрогнула.

— Подождите, что?

— Поверь мне, дитя. Тебе понадобится связь. Он ведь твоя связь с этим миром, не так ли?

Нинн целую секунду смотрела куда-то в пол Клетки. Мышцы над лопатками напряглись. Она кивнула, но голос ее шуршал, как бумага, когда ей дались слова:

— Мы можем уже начать, чтоб скорее закончить?

Лето опустился на колени за ее спиной, раздвинул ноги, обхватывая ее бедра — почти повторил ту позу, в которой держал ее после того, как она сумела слезть со столба для пор­ки. Ее кожа пахла потом и кровью. Здесь, в Клетке, его вос­приятие было свободно, обоняние различало больше оттенков ее запаха. Первобытная горечь страха. Соль ее слез. Влажная плесень с древнего пыточного столба. И даже он сам — Лето чувствовал свой собственный запах, оставшийся на ее коже.

А затем все больше и больше. Детали наслаивались на де­тали. Он мог слышать, как замедляется и ускоряется ее серд­це. Видеть, как тонкие волоски поднимаются иглами на ее обнаженном плече. Ощущать тепло ее тела каждой клеточ­кой своего. Его чувства тонули в ней.

Осторожно прикрывая грудью ее израненную спину, Ле­то соединил руки на животе Нинн. Она напряглась, вымучи­ла выдох. Их пальцы переплелись. Он прижался лбом к ее шее, под едва заметным потеком запекшейся крови.

— Отлично, — сказала Улия. — Теперь начнем. Лето, бе­реги ее.

Он не смотрел на каргу. Он был слишком занят частотой дыхания Нинн. Пока ритмы их дыхания не слились. Он ни­когда раньше не ощущал подобного, а последние услышан­ные слова бесконечным эхом повторялись внутри.

Береги ее.

Нинн не могла сохранять неподвижность. Голос той женщи­ны, Улии, вдруг обрел силу и глубину звуков большого коло­кола, заставив Нинн погрузиться в глубины сознания. По­следняя связная мысль позволила ей вцепиться в ладони Лето. Чтобы вновь ощутить близость. Единение. Его руки на ее руках. Бедра, обхватывающие ее ноги. Они сидели в позе любовников, отдыхающих после тяжелой задачи — в их слу­чае, после попытки пережить доктора Астера.

Они не были любовниками, но уютная поза была как нель­зя к месту.

Часть ее сознания все еще противилась идее подключить Лето к церемонии. Что, если какая-то часть ее личности вы­скользнет на свободу? Что, если Улия откроет и его разум и позволит ему увидеть все ее тайны? И он увидит, насколь­ко она привыкла рассчитывать на него, даже хотеть его. Она вздрогнула. Он сильнее сжал ее пальцы.

Присутствие Лето было неизбежно. Предстояла опасная операция. Улия могла потерять связь с сознанием Нинн и оставить ее навсегда блуждать в темноте подсознания. Воз­можно, физический якорь — сила Лето, контакт тела с те­лом — могли помочь ей вернуться назад.

Они оба смотрели на Улию. Их кожа соприкасалась. Он го­рел, и она горела. Сильные руки Лето удерживали ее на ме­сте. Сковывали, но придавали уверенности. Большие сильные руки, казалось, касаются всего ее тела. Или это просто фокус сознания. Она только вздохнула, когда он нашел спо­соб прижаться ближе. Кончики пальцев, шея, щека.

В комнате было темно. Улия превратилась в бронзовый свет между висков Нинн. Ее морщинистое лицо, согбенная спина и протез ноги так и не проявились. Один только цвет, похожий на блеклую медь ее глаз. Нинн моргнула, внезапно потеряв ориентацию в пространстве.

И Лето тоже был там. Она не могла его видеть. Не могла никак ощутить — почувствовать запах, прикосновение, звук. Даже вкус. Ей хотелось вновь ощутить его вкус.

Шок заставил сопротивляться хватке Улии, оглушившей ее сознание. Но Лето держал ее крепче. Какой-то его эле­мент, неподвластный органам чувств. Где-то вне темноты он сжимал ее тело на полу тренировочной Клетки. Держал ее. Держал...

Что за печаль тебя мучит?

Нинн вздрогнула. Бронзовый свет стал ярче. Живая суть Улии обретала ее очертания и форму.

— Моего мужа убили. Король Дракона стоял и смотрел, как Астеры вырвали нас из нашего дома. Калеб был уже мертв, он остался на кухне. Моего сына пытали. Я здесь од­на. Моей семьи больше нет.

Она заплакала даже внутри сознания. Горе здесь стало глубже. Беспредельным. Не было физических ограничений того, как громко она способна кричать, как сильно содрогать­ся от плача. Никто не мог увидеть ее, услышать, наказать за то, что она не сумела сдержаться. Доктор Астер использовал скальпель. Он же подал Хелликсу кнут.

Чего ты боишься?

Нинн швырнула ужасными картинами в свет, застывший по эту сторону ее лба. Худшими вариантами развития собы­тий. Всеми кошмарами, которые снились ей больше года. Джек... о, благой Дракон. Джек по частям. И как он зовет ее.

Как плачет, как думает, что она его бросила. Как он умирает один, и как умирает она.

Чего еще ты боишься? Есть что-то еще. Глубже.

На поверхность всплыло старое воспоминание. Нинн за­дохнулась. Задергалась. Не будь она внутри собственного со­знания, ее бы стошнило. Но здесь она могла лишь молча кри­чать, глядя на старое, очень старое преступление. Которое совершила сама.

Она воспользовалась своей силой. Когда ей было всего тринадцать. И дом был разрушен. А женщина мертва.

Некоторые вещи слишком опасно выпускать на поверх­ность.

Среди Тигони ее всегда подозревали в самом худшем, по­скольку мама зачала ее с кем-то из клана Пендрей. Ей не до­веряли. Если даже и возникли намеки на слабое доверие, то они были уничтожены тем взрывом. Куда потом пропала ее мать? Пропала... Пропала...

Нет... Погибла.

Нинн забилась от боли, пронзившей ее сознание, хлест­нувшей, как кнут по ее спине. Они отняли у нее дар и заста­вили бояться его. Заставили думать, что ее способности не существовало. Большинство хотело изгнать ее, едва ли не фи­зически уничтожить.

Так отпусти.

— Отпустить? У меня ничего не осталось! Зачем я здесь, если не ради сына?

Ты здесь, потому что у тебя нет выбора.

Уверенность проникала в нее все глубже и глубже. Стру­илась расплавленной лавой по ее венам, артериям, жгла ка­пилляры.