— Ничего. — Но он тут же сглотнул.

Нинн скрыла удивление и любопытство и подняла руку, чтобы коснуться змеиного языка. Вначале лишь кожа под ее пальцами, там, где язык змеи ощупывал его гладкий висок. Нинн двинулась дальше. Волосы под ее пальцами были ко­лючими, но не жесткими. Она прослеживала тело змеи, по­ка Лето не оказался перед выбором: положить конец этому исследованию или повернуться.

Он наблюдал за ней с явным любопытством. Заметным да­же для нее. Обычно прочитать выражение его лица было не проще, чем древние руны: этот фокус удавался дикарям Пен- дрей и их горцам. Но в этот раз Лето приподнял свои уголь­но-черные брови еще выше. Рядом со шрамом на губе чуть дергался мускул. Почти улыбка? Вызов?

Нет, принятый вызов.

Он стал медленно поворачиваться. Нинн получила свобо­ду действий и продолжила изучать черную змею. Бархат чер­ных волос закрывал ее лишь частично. Слишком черными были чернила татуировки. Она прижала пальцем хвост змеи. Самым кончиком ногтя. Даже мечам и боевым серпам не уда­валось вызвать дрожь у этого невероятного мужчины — при­косновение ее ногтя заставило его вздрогнуть. Нинн задро­жала в ответ.

Он все еще поворачивался. Так медленно. Взгляд Нинн ме­тался между татуировкой и открытой частью его спины под скрещенными ремнями доспеха. Мышцы напрягались и рас­слаблялись, следуя его невероятно замедленному ходу. Лам­пы над головой отбрасывали густые тени. Подчеркивая каж­дый бугор его мышц. Грацию каждого изгиба. Изменения рисунка света и тени на его плоти показывали, насколько лег­ко дается ему движение.

Звучало чересчур поэтично даже для Нинн. Все дело в том, что она смотрела на мир с точки зрения художника? Или про­сто Лето был насколько хорош? В конце концов, этот муж­чина мог вызвать поэтические сравнения у любого разумно­го существа. На протяжении всей истории человечества в честь Королей Дракона слагались оды и создавались ше­девры искусства.

Олимп. Фивы. Бенарес. Кахокия. Скара-Брей.

Вне зависимости от города, эпохи и расы, мужчины вро­де Лето ходили с людьми по одной земле и почитались бога­ми. Восторженные ценители идеальных тел находили в них вдохновение. А она сейчас к нему прикасалась. Царапала ко­жу обломанным кончиком ногтя.

Он развернулся лицом к ней, так, чтобы она закончила рассматривать хвост змеи — истончающийся на конце, ис­чезающий над его виском.

Их взгляды встретились. Пространство засияло золотом. Оба моргнули, и Нинн отдернула руку.

— Откуда татуировка?

— Церемония посвящения. Если ты хорошо себя про­явишь сегодня, и тебя удостоят подобной чести.

Она ответила улыбкой, а улыбки, казалось, всегда заста­вали его врасплох.

— Я не собираюсь хорошо себя проявлять.

— Это не подход...

— Чемпиона? — Ее улыбка стала шире. — Я знаю, что нет. А ты собираешься дослушать своего неофита, Лето из клана Гарнис?

Его брови сошлись над переносицей. Растерянность ему не шла, но Нинн нравилось его удивлять.

— Да, я слушаю.

— Я собираюсь проявить себя превосходно. Так что го­товься не отставать.

Лето не нужно было смотреть, как она одевается для боя в Клетке. Он достаточно видел ее подготовку. И детали оста­лись в памяти, хотел он того или нет. Их общие три недели были выжжены на его чувствах.

Кроме прикосновений. Их всегда было недостаточно.

Поэтому он дал себе поблажку. Это ведь ее первый бой в Клетке. Он хотел, чтобы Нинн помогла ему произвести впе­чатление на Старика. Лето ни за что не признался бы в этом вслух. Слишком мелочно. Просто по-детски. Он знал лишь одно: глава картеля Астеров сомневается в успехе Лето. И со­бирался вместе с Нинн доказать, что сомнения были беспоч­венны.

Лето поправил ее доспех, подтянул ремешки, пересекав­шие спину. Он медлил. Ему хотелось продлить прикоснове­ния, совсем как ей, когда она касалась его татуировки. Ее спи­на покрылась месивом порезов и рубцов от кнута. Большая часть уже затянулась, но остались припухлость и краснота. Он прижал пальцы к началу самого длинного рубца и про­вел по нему вниз — от плеча до того места, где ее кожа скры­валась под многослойным доспехом.

Хелликс. Ублюдок. И доктор Астер, его кукловод.

Лето нужна была цель. И он увидел подтверждение своей цели в глазах обернувшейся Нинн. Непроверенный воин. Стойкая женщина. Подавленные потребности тела воскрес­ли при виде ее выдающейся женственности. Они были тре­нером и неофитом, но огонь ее ледяных глаз говорил, что она хочет большего. И в этом своем стремлении она тверда, ни­чуть не мягче пластин доспеха.

Прикосновениям более мягким не место между ними.

И все же он обнимал ее, когда Улия занималась сознани­ем Нинн. И чувствовал каждую дрожь, каждое бессознатель­ное движение вцепившихся в него пальцев. Он вдыхал запах ее волос с острыми нотками запекшейся крови. Он просто держал ее, словно пытаясь защитить от боли, от которой не сумел избавить ее раньше, у позорного столба.

Или в лабораториях.

Или когда убивали ее семью.

После процедуры она стала совсем другой женщиной — и оказалось, что эта другая могла смутить его взглядом. Могла прикасаться к нему. Изучать его. Могла заставить его испытать совершенно новые гаммы эмоций. Для воина, который двадцать лет оттачивал свои чувства, новизна ока­залась одновременно непривычной и неуютной.

Он прекрасно помнил долгую жалящую боль от иглы, на­носящей ему татуировку после первой победы в Конфликте. Ему было всего шестнадцать — слишком рано для офици­альной инициации. Но Старик сделал для него исключение, потому что никогда еще шестнадцатилетний не был пригла­шен на бои Конфликта. Никто не ожидал, что он выживет. Даже его отец.

Лето торжествовал.

Когда он склонил голову, чтобы принять тату, в его венах пульсировал адреналин. Праздничные кубки с голишем рас­слабили его сознание. С этим ему повезло, потому что при­тупились и чувства. Тогда он не настолько владел своим даром при отключении ошейника. Иначе он мог бы не пе­режить такого количества уколов.

После целой вечности практики он научился контролиро­вать все. Когда включать чувства. Когда отсекать. И все же он до сих пор ощущал прикосновение ее ногтя к волнообраз­ному телу змеи. Снова и снова. Щекоткой по затылку. И он до сих пор чувствовал кожу ее спины под своими пальцами.

Все, что он мог сейчас сделать, это сберечь ее на арене. Вме­сте они победят всех противников.

— Я подожду тебя за решеткой, — хрипло сказал он.

И вышел из ее комнаты — которая больше не будет слу­жить ей камерой. Победа в сегодняшнем матче добудет ей место в бараке воинов. Она получит уединение и маленькие удобства. Другими словами, Лето лишится полного контро­ля над ней.

Раздраженный и взвинченный, он ждал у решетки выхо­да Нинн.

Дрожь паучьими лапками трогала спину. Его неофитка то настаивала на имени Одри, то сопротивлялась ему на каж­дом шагу. Только цель — спасение сына — придавала ей сил и решимости. Эта цель помогала ему оправдать жестокость тренировок. Лишь совпадение целей слегка облегчало про­цесс.