– Ну и как оно там, снаружи? Вот скажи, зачем, ну зачем ты опять выходил? – вопрошала я.

Впрочем, он всегда возвращался целым и невредимым. И рассказывал, как прошел его день или что-то в подобном роде.

– Что происходит в этом городе? – однажды спросил меня Борн голосом усталого старичка.

Ответа у меня не было. «Не знаю, – подумала я. – Что-то просто происходит». Все развалилось. Наверное, мы недостаточно старались. Мы прирожденные жертвы. Нам не хватило организованности. Мы вовремя не сделали то, что требовалось. Хотели, но не делали. Слишком много было людей и слишком мало места. Мы раздавлены и неспособны видеть то, что видел Борн. Очень может быть, последыши Морда – это не отклонение, а закономерный итог всего.

– Все умерло, Рахиль. Все лежит в руинах. Все… опустили руки.

Я уверена, ответственная мать немедленно начала бы все отрицать, утверждая, что на самом деле все не так плохо. Но у меня был тяжелый день в длинной череде таких же, я не выспалась, поэтому только истерически расхохоталась. Наконец-то до него дошло! В глубине души я даже порадовалась, что Борн стал ближе к нам. По крайней мере, ко мне тогдашней.

– Так и есть, Борн. Выживание – это тебе не сахар. Мы все тут пытаемся выжить. Понимаешь, о чем я?

Нелишний, кстати, вопрос. При всех моих опасениях Борн в каком-то смысле воспринимал все легче, чем мы. Мы рисковали подохнуть с голоду в Балконных Утесах, а он просто сожрал бы какой-нибудь стул и продолжил бы жить.

– Да понимаю я, – нетерпеливо ответил Борн. – Но ведь есть и другие пути.

– И что же нам, по-твоему, делать? – полушутя-полусерьезно спросила я, мне на самом деле стало любопытно.

– Я пока не уверен.

– Дай мне знать, когда поймешь.

– Сегодня я встретил старого человека. Он копал яму.

– Ну и?

– Он копал яму и разговаривал со мной.

– А он, случайно, не заметил, как ты выглядишь? – поинтересовалась я, про себя подумав, не был ли этот «старый человек» персонажем какой-нибудь очередной книжки.

– Не заметил. Сказал, что он не местный.

– Ничего удивительного. Мало кто из тех, кто старше тридцати, родился здесь.

– Старик сказал, что ищет еду. Но все, что я там увидел, были только корни.

– Может, он был уже совсем старым?

А может, рыл себе могилу, поскольку ему хватило ума предвидеть свое будущее.

– Еще он сказал мне, что нужно уметь отказываться от чего-то, если хочешь куда-то добраться. Так он сказал. И так я собираюсь отныне поступать. Потому что хочу куда-то добраться.

– А раньше ты не замечал? Все снаружи пытаются обеспечить себе лучшее будущее. Особенно старики, копающие ямы.

– Это сарказм?

– Ага.

Он впервые задал подобный вопрос, видимо, сарказм был мне несвойствен.

– Помоги мне, Борн, – попросила я, по-прежнему держа в голове, кем для него являюсь, мне очень не понравился его измученный тон. – Мне требуется твоя помощь в Балконных Утесах.

– Думаю, я смогу уделить тебе часок, – ответил он так, будто его ежедневник распух от обилия назначенных встреч.

Я просто хотела дать ему задание, которое его отвлечет и в то же время поможет нам. А заодно – поможет держать подальше от всяких стариков, копающих ямы.

* * *

Большинство ночей проходило теперь под какофонию яростных воплей и с ощущением скрытого движения. Шум и эхо от шума, причитания, рык… Кого-то убивали, кто-то убивал сам. Звуки города, разуверившегося во всех правителях и в собственном будущем. Даже Морд временами рычал от недовольства гамом, а над нами, там, где когда-то лежала его голова, рыли норы последыши. А может быть, рыли люди Морокуньи? Все крайне запуталось, и каждая сторона пыталась выдать свои убийства за работу соперников.

Морокунье в этом отношении повезло больше: последышам явно не хватало изящества. Еще один характерный звук в ночи: хрип агонизирующих людей, умирающих на улицах, тех, кто ушел от последышей, но не избегнул их яда. Вскоре и Морокуньины мутанты обзавелись как усиленными панцирями, так и собственным токсином, выделяемым их когтями, которыми они тщетно надеялись проколоть толстую медвежью шкуру. С этими «нововведениями» жизнь сделалась короче, но веселее, хотя их скорость все же нервировала.

Борн изобрел слово «ноктурналии», подразумевая жизнь, внезапно активизировавшуюся, когда на город опускался мрак. Собственно, ночная жизнь с ее особенным ритмом не исчезала никогда, хотя мы ее избегали. Но теперь в нее влилось множество странных чужаков, рыскающих под покровом темноты, делая ночь особенно опасной. Мы понятия не имели, кто они и откуда, не знали, каковы их привязанности, как не понимали и бурного распространения тех, кто после провала Морокуньи принялся поклоняться Морду, перейдя на сторону Великого Медведя и отдав ему свою преданность в глупой надежде, что за это он как-то их защитит.

Барометром нашего отчаяния стала ночная стрельба. Патронов в городе было так мало, что каждый выстрел, близкий ли, далекий, казался началом последней битвы. В те ночи, когда количество выстрелов переваливало за дюжину, мы уже верили, что нас вот-вот смоет кровавый девятый вал. Ночные огни также превратились в невиданные прежде ловушки. Крошечные островки жизни, от которых уже не ждешь ничего хорошего.

Морокунья так и не объявилась, однако о ее последних подвигах много болтали. Слухи росли и множились, возникали все новые истории, и постепенно в людских устах она превратилась в мученицу. Одну такую историю, словно ценную добычу, притащил мне Борн. В ней повествовалось об удивительной птице с прекрасным оперением, прилетевшей в город. Очень странной птице из тридевятого царства. Она летала, заблудившаяся и потерянная, пытаясь найти дорогу обратно. Пытаясь понять, куда же она попала и что ей теперь делать.

Но так ничего и не придумала. А на следующий день кто-то, кто пытался ее поймать, сломал ей крыло. Птица ускользнула, улетела как смогла. Однако вскоре какой-то бродячий биотех изловил ее, убил и съел. Потом этого биотеха поймала Морокунья и пустила на запчасти. И снова странная птица летает по городу, только уже – по воле Морокуньи, и никто не смеет к ней прикоснуться, потому что птица эта – ее посланница. Только теперь всем стало ясно, зачем прилетела в город странная птица.

Затем, что этого хотела Морокунья.

И даже если сама она умрет, ее странная птица продолжит жить.

Истории о здании Компании были ничем не лучше. Последыши патрулировали его периметр, а Морд вырыл рядом берлогу, чтобы там спать. Ручеек беженцев-биотехов продолжал потихоньку вытекать из осажденного здания, вливаясь в ноктурналии. Мне не хотелось даже смотреть в сторону этих калек, едва ковылявших, тогда как им полагалось ходить. Впрочем, большинство из них так и так сожрали последыши…

Я часто вспоминала тех прекрасных рабов-биотехов, которые отплясывали вокруг моего замечательного десерта в чудесном ресторане. В моем воображении они так и продолжали нарезать круги вокруг тарелки, бисквит сначала обратился в черную плесень, затем и вовсе сгнил, а они все кружили и кружили, пели и пели, пока не умерли на ходу, и их плоть также не разложилась и не истлела, оставив лишь маленькие печальные скелетики.