С землей в низине все было непросто, она не была ни мертвой, ни живой, одушевленное в ней спорило с неодушевленным. В этой борьбе участвовали не только всякие банды и мусорщики, неразличимые для нас с обрыва. Там, в песчаной почве, таилась жизнь Компании, заброшенная, рассеянная, как семена одуванчиков. Таилась и ждала капли воды или, скажем, капли крови, чтобы прорасти и стать чьей-то добычей на поле битвы. Никто не мог предсказать, где и когда это произойдет, но покинутый, бесхозный участок, отравленный масляными лужами и черной плесенью, мог через неделю, через год или столетие вдруг разродиться странной жизнью.

А вот с небом все было давно определено: его злая, горячая синь принадлежала Морду. Как и любое место, куда ему приспичит приземлиться, принадлежало ему, пусть и разрушенное им же. Подземный мир… Теперь там пытались хозяйничать последыши, однако в основном подземье было отражением наземных войн, в свою очередь зависящих от протяженных туннелей, старых сетей метро и подвалов зданий, от которых на поверхности не осталось даже воспоминаний. Растущее влияние Морокуньи говорило, что именно оттуда поднимется волна, которая когда-нибудь унесет нас прочь.

Столь наглядная карта показывала ясно как день, что назревал конфликт из-за того, кто будет управлять городом. Но какую же сторону выбрать? Нам еще повезло, что после всех этих распрей мы могли выбирать между доморощенным тираном Морокуньей, стремившейся к победе любой ценой, и взращенным Компанией тираном Мордом, хранившим город в относительном равновесии, оставляя нам шанс подстроиться под его причуды. Ни Морокунью, ни Морда невозможно было долго вытерпеть в роли правителей. Однако мы не имели представления, на кого сделать ставку, кроме них, если только не брать в расчет призрак Компании, которая однажды может восстать из пепла.

Пока мы наблюдали, до нас донесся низкий, трубный глас, затем еще и еще. Морд задрал к солнцу широкую башку, на которой можно было разместить несколько Балконных Утесов, и начал принюхиваться, монотонно, на медвежий манер, покачивая туда-сюда мордой.

Не издала ли этот звук вкусная добыча, настолько безрассудная, чтобы себя обнаружить? Что бы там Морд ни думал по этому поводу, запах заставил его подняться во весь рост, на две могучие лапы, высокие и мощные. Тогда он наконец и определил, что звук исходил из обсерватории. Затем, неправдоподобно легкий, Морд взмыл в небо, а его верные последыши, также поднявшись на задние лапы, нюхали воздух и одобрительно сопели. Он взлетал все выше и выше, пока не стал тенью в небесах, волшебным странником, сумасшедшей кляксой, а потом ринулся вниз, все ниже и ниже, уверенно нацелившись на источник звука. Его массивное тело сделалось как будто плотнее.

Но едва определилось направление атаки Морда и он, совершив вираж, приблизился к обсерватории, из одной огневой точки вырвался сгусток пламени. Заикающийся рев был уже не медвежьим, это был рев реактивного двигателя.

Морокунья выстрелила в Морда ракетой. Ракета, пронзительно визжа, вылетела из-под земли, стремительно ввинчиваясь в небо и оставляя за собой хвост черного дыма.

Морд предпринял маневр, который я могу описать только как резкое, до упора, торможение, перевернулся в воздухе и принял скорее вертикальное, чем горизонтальное положение, словно собирался атаковать задом, а не головой. Ракета так же изменила курс, но с секундной задержкой, чего оказалось недостаточно: она со свистом пронеслась мимо Мордовой головы.

Вернее, нам так показалось, потому что ракета продолжила свое движение, пока не врезалась в пустырь напротив здания Компании, взорвавшись в брызгах огня и дыма. Рассыпавшись звездными искрами, которые быстро обратились в расползающийся пожар.

Тут только мы увидели, что половина головы Морда тоже горит: ракета все-таки его зацепила, хотя урон на таком расстоянии оценить было трудно.

Морд издал гневный, почти человеческий вопль боли, но к нему уже летели вторая и третья ракеты, так что Медведю пришлось стремительно подниматься вверх, все выше и выше, прямо к солнцу. Он поднимался, а ракеты мчались по его горячему следу, летели строго вертикально, презрев упругое сопротивление силы тяжести.

Интересно, не достигнет ли Морд солнца прежде, чем его нагонят ракеты? Мы смотрели, затаив дыхание. Меня прямо заворожила мысль, что Морокунья, возможно, убьет Морда, и он умрет прямо сейчас, здесь, на наших глазах. Однако как бы давно мы ни ждали этого дня, в глубине души я «болела» за Морда, безнравственно желая ему удрать от ракет. Потому что все это было слишком рано, мы были еще не готовы, никто в городе не был готов.

А он продолжал рваться к солнцу, пока не превратился в точку, в спутник, висящий над Землей. Ракеты преследовали его, но все медленнее и медленнее.

До тех пор, пока они не сдались.

Пока гравитация, налагавшая на них все более тяжелую дань, не пересилила.

Пока они не достигли своего пика и не сошли с дистанции.

Чтобы бессильно пасть на Землю.

Их падение казалось мучительно медленным, долгой попыткой угадать, куда же они приземлятся, эти умирающие бомбы, долгой надеждой и молитвами, чтобы они не рухнули где-то поблизости. К счастью – или к несчастью, – они упали на нейтральную землю, упали и взорвались, рассылая во все стороны огненные валы. Некоторые пожары потухли быстро, другие полыхали несколько часов, пожирая то, что и так уже было почти разрушено, изгоняя прятавшихся там и сжигая остатки.

У Морокуньи не было больше ракет, а значит, Морд больше ничем не рисковал и мог снова напасть. Что он и сделал, на сей раз осторожнее, без шума и пыли, подобравшись со стороны пустыни. Подло и исподтишка, лишь когти скребли по камням, высекая искры.

Защитники обсерватории, находящиеся на огневых позициях, не могли видеть того, что видели мы с нашего насеста. Они, возможно, даже решили, что Морд убит их ракетой высоко в небе, ведь, с их точки зрения, Медведь исчез.

Морд же, разогнавшись так, что тряслась вся его шкура, отчего он выглядел еще страшнее, показался в тылу обсерватории, бросился вперед и с гортанным боевым рыком раздавил ракетные установки, растоптал в пыль и прах тех, кто их обслуживал. После чего занялся самой обсерваторией. Не оставил ни сверкающего стекла, ни стальных полос, поддерживавших купол, все мигом перекосилось, покорежилось, будто от прямого попадания метеорита или от всеразрушающего времени, тогда как в действительности это было дело Мордовых лап.

В обсерваторию потянулись последыши, что не предвещало Морокунье ничего хорошего, их массивные золотые фигуры карабкались на стены и кувыркались вниз, словно собираясь заполнить здание и развалить его собственной массой. В голове у меня возник образ пузыря, заполняющегося кровью, по мере того, как армия Морокуньи возвращалась в свое исходное состояние, то есть – в тлен.

Однако и Морду досталось. Хотя резкие движения притушили ревущее пламя на его башке, паленая шерсть в том месте почернела и пропиталась кровью. По беззвучно раззявленной пасти и лапе, судорожно прижатой к щеке, становилось понятно, что теперь Морд должен найти берлогу, чтобы залечь в нее и спокойно исцелиться. Когда последыши устремились на территорию обсерватории, сам он полетел к югу, туда, где неподалеку от здания Компании находились широкие отстойники, полные отбросов и позабытых биотехов. Морд сунул голову в жижу, топя в ней свою боль, и лежал так, пока рана не покрылась толстой коркой грязи.