Родители в тот раз подарили мне книгу по биологии со страницами, на которых были изображены различные пейзажи, красочные, подробные и реалистичные. Оплетенные лианами джунгли с крошечными большеглазыми обезьянками, ядовитыми лягушками и смешными, причудливыми птицами. Пустыни с шишковатыми кактусами и норами в песке, где сидели серьезные мыши, за которыми охотились чешуйчатые монстры с раздвоенными языками. Книжка выглядела совсем новой, но я-то знала, что мама целый год хранила ее в коричневом бумажном пакете. Я уже несколько раз перелистывала страницы, пока родители спали. Я же не знала, что книга предназначена для меня.

Потом нам принесли еду, и она оказалась восхитительна. Мясо, тающее на языке, будто масло, овощи, приготовленные как положено, деревенский хлеб с замечательной хрустящей корочкой и воздушным мякишем. Десерт был посерьезнее: сладкая, пикантная башня, обложенная шариками ванильного мороженого. Когда его подали, два дурашливых биотеха спрыгнули с подоконника и принялись отплясывать вокруг моей тарелки, распевая: «Поздравляем, поздравляем!» Я с умилением смотрела на этих созданий, хотя еще год назад, поймай мы их во время наших странствий, приготовила бы и съела.

Когда мы вернулись домой, родители были в приятном подпитии, и мы до полуночи просидели в гостиной, болтая и смеясь. Тогда мне и в голову не приходило, что вскоре я их потеряю, а сама сделаюсь мусорщицей в руинах безымянного города. Что меня будут преследовать сны о том, как я тону, что стану «матерью» для придурочного биотеха, который мне хамит, при этом влияя на меня и подталкивая в ту или иную сторону.

Потом я часто жалела, что мы тогда пошли в ресторан, а не остались дома, поскольку воспоминания о вкусе еды затмили то, о чем мы говорили. Сколько я ни пыталась, не могла припомнить наш разговор, зато вкус мороженого навсегда врезался в мою память.

– Мир очень велик, Рахиль, – сказал мне Борн по пути в Балконные Утесы после нашего ночного приключения. – Он длится и длится.

– Ну, он все-таки конечен. А скоро станет намного меньше, – ответила я и тут же прикусила язык.

Я не знала, не вырастет ли мой мир снова после откровений Вика. Не понимала больше, где верх и где низ. Но одно я знала точно: той ночью нарушила данное Борну слово, а потом пережила ужасный день, тоскуя о нем и вынужденно мирясь с приподнятым Виковым настроением. Иногда он даже насвистывал, чем возмущал меня до глубины души, ведь я думала, он счастлив оттого, что Борн ушел. Все это притупило мое сочувствие к болезни Вика.

Я так и не узнала, где Борн провел тот день или где прятался. Непонятно, дала ли его отлучка хоть что-то, кроме стресса и материнского беспокойства, или моя минутная слабость и небрежение пустили в итоге все под откос. Мне известно лишь, что Борн вернулся целым и невредимым и поздоровался со мной, как ни в чем не бывало, словно выходил всего на часок.

Я хотела как-то загладить свою вину перед Борном и решила заняться его обучением более систематически. Например, объяснить, что такое солнце и звезды, в общем, поступить так, как делали мои родители, старательно учившие меня даже тогда, когда не было школы, семейных обедов и шикарных ресторанов. Потому что со мной все еще оставалось то, что они мне передали: культура, знания, мораль. Это был их способ подготовить меня к сносному будущему.

Добираясь до города, я подрастеряла все свое имущество, однако потом, занимаясь раскопками, нашла другую книгу по биологии. В ней отсутствовали страницы-«раскладки», да и иллюстраций было маловато, но те, что имелись, напомнили мне книгу, которую я когда-то так любила. Я решила отдать ее Борну вместе с материалами по другим дисциплинам. Но те, другие учебники, на самом деле просто маскировали то, что оставалось очень личным для меня.

Дверь новой Борновой квартиры оказалась заперта. Не знаю почему, вместо того, чтобы сперва постучать, я дернула за ручку. Может быть, потому, что на двери не видно было никаких защитных биотехов. И только затем постучала. Борн не ответил. Я уже подумала, что он опять подался в город, когда расслышала приглушенное «Входи!» и «Бегу-бегу!». Дверь распахнулась, Борн заключил меня в объятия и втянул внутрь, прекрасно зная, что я не буду возражать против щупалец, крепко обвивших мою талию.

И вот я, сжимая свои книжки и пытаясь выкинуть из головы мысли, навеянные словами Вика две ночи назад, попала в апартаменты Борна, которые он себе «обустроил». Одна комната, очень просторная, словно Борн снес все перегородки, хотя я не замечала следов реконструкции. Пахло свежей краской, что было почти невозможно, и исподволь – сиренью, запах которой Борн, без сомнения, хотел сделать основным.

– Присаживайся, – гостеприимно сказал он. – Присаживайся.

Однако никакой мебели, на которую можно было бы присесть, у него не имелось, только голый пол. В одном углу, правда, стоял большой глобус, совсем такой же, как в старинных библиотеках. В другом – шкаф, набитый детскими грампластинками так, что они из него вываливались. Видимо, Борн проигрывал записи, создав из реснички патефонную иглу. То есть до меня ни разу не донеслось ни звука, но он определенно их слушал.

Я опустилась на табурет, образованный Борном из себя самого. Под ногами распластался ковер вроде коврика для ванной, опять же состоящий из Борна, а из коврика вырастала башенка, повернутая ко мне фасадом, чтобы я чувствовала себя комфортнее. Башенка широко улыбалась, на ее верхушке голубел большой, глуповатый глаз.

Помимо уроков, я собиралась помочь Борну с украшением его жилища. Но в его доме уже имелось украшение: те самые три мертвых «астронавта», свисающие теперь с крюков в стене.

Увидев подобное зрелище, я напрочь забыла все заготовленные речи. Один взгляд на черепа, белевшие сквозь разбитые забрала, заставил меня похолодеть. Словно Борн притащил к нам в дом нечто смертельно опасное.

– Что они здесь делают, Борн? – спросила я, хотя ответ был очевиден: висят, болтаясь на крюках, уставясь в пол. Три мертвеца на стене, три скелета.

– А, ты про мертвых астронавтов? Лис посоветовал мне немного декорировать это место. Придать ему шика. Шарма.

Я утратила дар речи. Лис. Мертвые астронавты. Это не говоря уже о «декоре», «шике» и «шарме», – мертвых словах, которые негде больше использовать, кроме как в книгах, где Борн их и вычитал. Впрочем, слова были не главное.

– Никакие они не астронавты. Так что еще тебе сказал лис?

– Не важно. Это была шутка. Я пошутил. Итак, чем могу быть тебе полезен? Чем могу служить?

«Чем могу служить?» Ну, надо же!

– У тебя на стене три скелета, Борн.

– Да, Рахиль. Я принес их из того дворика. По-моему, очень миленько смотрятся.

Висельники с разинутыми ртами, как раз по одному рваному скафандру на каждого из нас. Когда он их сюда припер? Какие ловушки ему пришлось обезвредить, чтобы выжить?

– Это мертвые люди, Борн.

– Я знаю. Они решительно неживые. Мертвые астронавты ушли отсюда. В них уже ничего нельзя прочитать.