В дверях стояла высокая женщина с гладкими черными волосами,стянутыми на затылке. Гладкая кожа, румянец на высоких скулах, темно-кариеглаза с тревожным, тревожащим выражением, яркие губы. На первый взгляд ей былолет тридцать пять.

– Что тебе, Анна?

Анна! Вот она какая! А где же та, другая, – Марина?

Услышав резкий вопрос мужа, женщина мгновенно потускнела.Глаза погасли, румянец как бы полинял.

– Ничего, извини. Я просто…

Повернулась и ушла, прикрыв за собой дверь.

Нет, конечно, ей не тридцать пять. Ей куда больше, гораздобольше… за сорок. И она настрадалась ничуть не меньше мужа. Выходит, и ееподвел, обманул, как бы предал доктор Александр Меншиков?

– Петр Федорович, – пробормотал он, чувствуя себя такимнесчастным, как никогда в жизни, – Петр Федорович, ну чем хотите клянусь, что ятут ни сном ни духом… Ну, у меня доказательство есть, что я случайно оказался вэту историю замешан! Вы думаете, я почему решил, что меня вместо кого-тодругого и в эту квартиру заманили, и… и все остальное? Потому что потом, ужевыйдя из больницы, я в кармане брюк записку нашел. Совершенно идиотскую,понимаете? Мне это ничего не говорит, настолько не говорит, что я даже вмилиции ни словом о ней не обмолвился. Я ее со злости выкинул. Но я помню, чтотам было, в той записке…

– Ну? – поглядел исподлобья Манихин. – И что ж там было?

– Там было написано: «Привет от Бушуева!» Понимаете? Полныйбред. Кто такой Бушуев? В жизни ни одного Бушуева не знал, слыхом такой фамилиине слы… О, бог ты мой! Петр Федорович!

Он рванулся вперед, но Серега все же успел раньше –подхватил Манихина прежде, чем тот навзничь грянулся на пол.

Следователь Антон Кашин, оказывается, раньше толком и непредставлял себе значение выражения: «Носом землю роет». Но, глядя на своеголучшего друга оперативника Бушуева, начал вполне понимать смысл этих слов. Темболее что Бушуев почти буквально рыл эту самую землю. Вернее, песок.

На берегу Заманихи. Возле моста. Возле того самого моста, скоторого в ночь убийства милиционера Лукьянова слетел в дымину пьяный ПетькаМанихин. Слетел – и ночь провел в полубеспамятстве-полуопьянении, не помня и несознавая ничего на свете.

Провел… или нет?

Кашин думал, что, если бы была такая возможность, Бушуев,наверное, измерил бы рулеткой каждый изгиб Петькиного тела, а потом сопоставилего с отпечатком на песке, где это самое тело якобы пролежало всю ночь. Но бедав том, что, когда Петьку нашли мужики (а это был факт упрямый, с которым непоспоришь, шестеро нормальных, трезвых, хотя и заспанных ремонтниковподтверждали его и чуть ли не одними и теми же словами живописали, как ониехали, глянули в окно, а там, под мостиком…), они его не шибко-то бережнопереворачивали, даже, можно сказать, грубо, потому что обеспокоились не в шуткуи к предполагаемому покойнику (а мелькнула у них, чего греха таить, такаямыслишка!) кинулись всем миром. Именно поэтому на песке осталась лишь некаябесформенная яма и множество следов вокруг.

Рядом с Петькиным лежбищем обнаружились следы рвоты,смешанные с тем же песком. Мужики попались страсть какие брезгливые: то, чтоизверглось из Петькиного водярой переполненного желудка, заботливо засыпалипесочком. Спасибо им, конечно… Но врач, принимавший Манихина, говорил, чтовыпито было крайне много, поэтому неудивительно, что даже самый незначительныйудар головой (а никаких особых ушибов на Петькиной голове обнаружено не было,так, незначительная гематомка и ссадина в точке соприкосновения лба с земнойповерхностью, вернее, с песком) мог повлечь за собою долговременноебеспамятство. А рвота – нормальный признак похмельного синдрома, это всемизвестно.

Короче, вся эта история выглядела нормально для кого угодно– только не для оперативника Бушуева. Сомнение возникло у него в ту минуту,когда он узнал о безудержном извержении содержимого Петькиного желудка.Поскольку в добрые былые времена сам Бушуев не раз оказывался в одной теплойкомпании с Манихиными, он отлично знал об уникальных способностях того пить напорядок больше самых запойных алкашей, при этом не то чтобы совсем не пьянея,но сохраняя практически ясную голову. Голова была у товарища Манихина оченькрепкая! А самым замечательным свойством этой крепкой головы была способностьПетьки наутро не мучиться с похмелья. Шут его знает, что там было в этой головеустроено иначе, не как у других мужиков, однако Петька даже после самыхразнообразных гремучих смесей вставал живехонек-здоровехонек, и это егоуникальное свойство было предметом лютой зависти самых крутых петухов Заманихии близлежащих местностей, включая и районный центр.

А тут вдруг его развезло до беспамятства… Оченьсвоевременно, надо сказать! И очень, с точки зрения оперативника Бушуева,недостоверно.

Версия Бушуева была такова. Николай Лукьянов не пустил бы напосиделки в набитую денежками сберкассу кого попало. Да кто попало и не могзадумать бы такого ограбления. А Петька – мог: он соображучий и хитрый, какбес. Задумал и осуществил! И алиби постарался себе обеспечить. На самом же делеон и не собирался падать с моста, когда возвращался от Колмогоровых – якобызаливший глаза настолько, что ничего не видел ни впереди, ни сзади. Онпроскочил мост и рванул к Заманихе. Здесь слез с мотоцикла, достал заранееприготовленную бутылку с портвейном и пошел к Николаю. После выпивки убил его иобчистил сейф. Затем спрятал деньги и спешно воротился на берег, место накотором приметил для себя заранее. Вот теперь он кувыркнулся с моста и улегсяполежать – отдохнуть после успешно проведенной работы и в ожидании, когда егонайдут добрые люди. Хоть ночи в Заманихе в июле еще холодные (даже изморозьпорою выступает), Петька знал, что дольше полседьмого ему ждать не придется: изЗаманихи машина рембазы выезжает в шесть, а езды до моста самое большое –полчаса. И то если на каждом углу останавливаться и с соседями за рукупрощаться.

– Ну да, – сказал Антон Кашин, услышав все эти доводы. – Азавидев ремонтников, он сунул два пальца в рот и… Для полноты впечатления.

– Думаю, не понадобилось, – возразил Бушуев. – Петькин дед,пока жив был, промышлял травами, так что Петр мог знать какое-нибудь рвотноесредство и загодя его выпить. Нетрудно ведь прикинуть, через какое время оноподействует.

– Он должен не только знахарем-травознаем быть, но икаскадером, – поддел его Кашин. – Рассчитать полет с моста по нужнойтраектории, да в темноте…