Вот подлинная картинка сильно переоцененной и якобы могущественной советской номенклатуры. Работа с данными — слабая. Информационный голод, аналитическая недостача, технический примитив.

Парторганизация наша действовала успешно в тесном контакте с нашим руководством. А.И. Денисов задавал тон. Крупный специалист по теории государства и права, он был милейшим человеком и благородным наставником, для нас всегда примером. Занимая должность председателя Комиссии, приравненную к должности министра, отказался от министерской зарплаты и соответствующих правительственных льгот, получал профессорскую ставку в МГУ и слыл в верхах белой вороной.

Встречал всегда радушно, шлепая от своего огромного стола в домашних тапочках. Тут же заказывал чай, радостно улыбаясь, доставал из ящика стола сахар, почему-то кусковой, и столовым ножом колол его на полированной поверхности. В приемной сидела 68-летняя секретарша, распоряжавшаяся чаем и посетителями. На вопросы «Почему бы вам, Андрей Иванович, не взять в секретарши кого-нибудь помоложе?» Денисов отшучивался: «Зато никаких подозрений в моральном разложении».

Он вообще любил пошутить, что стоило ему в конце концов карьеры. На Всесоюзном совещании председателей юридических комиссий всех союзных республик и заведующих юротделами Советов министров Андрей Иванович, жизнерадостно осветив перспективы нашей работы, начал в своем стиле представлять членов «высокого президиума» совещания. «Вот, обратите внимание на этого сурового человека с мрачным взглядом! Это, конечно, наш генеральный прокурор Руденко. А рядом с ним — унылый старик. Это председатель Верховного суда товарищ Горкин. Ну а далее — довольно мрачный и опасный человек — зав административным отделом ЦК КПСС товарищ Миронов…»

Карнавализация советского аппарата. Проблема комического в советской номенклатуре. Так можно было назвать действо, устроенное Денисовым. Это было посильнее диссидентства — вышучивание первых лиц, снижение пафоса власти, представление небожителей теми, кем они на самом деле являлись — людьми ограниченными, зашоренными, напуганными раз и навсегда теми полномочиями, которые им были даны, готовыми к жестокостям от этого испуга. И если не ущербными в интеллектуальном смысле, то зажатыми до полусмерти идеологическими рамками режима. К тому же они были людьми некрасивыми и смешными в своей напыщенности. Людьми в масках. Вообще говоря, самозванцами, которых вертикальная мобильность сталинского и постсталинского времени вознесла на самый верх.

Денисов устроил демонстрацию условности власти. Ее случайности. И всё это — на глазах у рядовых работников аппаратов юридических структур. Не было больше никакой легендарной для органов прокуратуры иконы — лишь мрачное существо. Человек в очках Горкин — декорация советского правосудия. Бровастый Миронов, в звании генерал-майора КГБ, — рвущийся к власти бывший учитель физкультуры. Клоуны, нечаянно принесенные разнонаправленными ветрами истории, но и вправду опасные клоуны!

* * *

Конечно, Миронов после первого перерыва уехал в ЦК, буркнув: «В этом балагане я участвовать не желаю». Из сейфа было тотчас же извлечено давнее заявление Андрея Ивановича с просьбой освободить его от должности председателя, так как это мешает его научной деятельности, и на ближайшем заседании секретариата ЦК было решено «удовлетворить просьбу т. Денисова», чему Андрей Иванович был искренне рад и благополучно завершил свою карьеру и жизнь на юрфаке МГУ.

Конечно, мы были потрясены, лишившись такого замечательного руководителя: его простота, демократизм, глубокие знания осветили нашу жизнь. По его учебникам учились поколения советских юристов.

Миронов снял с должности не только решительно чуждого ему по духу Денисова. Но и Хрущева. В буквальном смысле: он был движущей силой заговора против первого секретаря, дружил с Брежневым, способствовал продвижению наверх «железного Шурика» Шелепина и Семичастного, и, если бы не погиб в 1964 году в авиакатастрофе, мог бы стать одним из первых лиц в стране. Правда, стране от этого еще хуже не стало бы — ей и так было нехорошо от элит, которые ею управляли.

Брежнев потом долго не утверждал на должность завотделом админорганов генерала Николая Савинкина, человека слишком мягкого. Но Миронова уже было не вернуть, и Николай Иванович проработал на этой позиции, как мы уже знаем, в течение всего застойного времени.

Между тем надвигались большие перемены. Первые всполохи грядущих гроз, раскаты грома будущей перестройки.

Шестидесятые как раскаты грома будущей перестройки… Даже трудно сказать, в позитивном или негативном смысле говорит об этом свойстве оттепели отец. Тогда, как и сейчас, в известном смысле тоже было «единство», но только на основе не строительства осажденной крепости, а, напротив, некоторого размывания ее фундамента. Сейчас Сталина вносят в массовое сознание как одну из «скреп», как один из исторических «якорей» для «правильного» понимания, что такое хорошо, а что такое плохо, а тогда его выносили — и из мавзолея, и из умов.

Политический режим в позднехрущевские времена тоже цеплялся за прошлое — но не за темные его страницы, а те, которые были серые, — романтизировал и обелял. Тогдашним «мейнстримовским» коммунистам, в отличие от нынешних, у которых ничего, кроме Сталина и одновременно крестного знамения, не осталось, и в голову бы не пришло обложить цветами могилу вурдалака.

Никто не носился с фиктивным примирением «красных» и «белых» — власть четко заявляла, на чьей она стороне. Но «красные» были этакие добрые рыцари, и у них имелись идеалы, а не скрепы (если, конечно, не иметь в виду прочную марксистско-ленинскую основу, но она оставалась декорацией, а кто же всерьез обращает внимание на фон).

Оттепель была большой чисткой идеалов, но для того, чтобы двигаться вперед, а не самосохраняться и отливаться в граните. Сейчас же провонявшие отсыревшим сараем скрепы извлекают из подвалов имперской истории, чтобы изготовить из них хоругвь и с песнопениями двигаться как можно дальше назад — приблизительно как во времена опричнины, но с айфонами и телевизионными тарелками, чтобы в любой глухомани принимать сигнал федеральных каналов.

Пиар хрущевской эпохи оказался очень удачным — объявить часть истории хорошей, противопоставив ее плохой, и назвать себя прямыми наследниками хорошего — особенно революции и Великой войны: это стратегия win-win.

Но при этом оттепель могла похвастаться реальными достижениями — не прошлого, а настоящего. Полет Гагарина и сегодняшним общественным мнением оценивается как одно из величайших достижений в истории страны. Но ведь он почти совпал с передачей Крыма! Как же одно вяжется с другим?

Да, Хрущев орал на художников, которых он обзывал «абстракцистами» и еще одним нехорошим словом на выставке в Манеже. И шельмовал молодых поэтов и писателей. Но что это были за «абстракцисты», какого запредельного уровня! И какие это были поэты и писатели — их же можно читать и сегодня: тот же ранний, адаптированный к коммунизму Аксенов несравним ни с чем из того, что производится сейчас.

Еще раз: речь не о конкретно-исторических обстоятельствах хрущевской версии социализма, авторитарной с элементами тоталитаризма, а о духе эпохи.