деревне, высоченный, вихрастый, в джинсах.

Показалось круглое лицо Евдокии, выглянувшее из-за двери. Вот кого в Спиридоновке природа не наделила красотой!

— А, это вы!

Женщина как будто была удивлена, но не слишком. Вероятно, она поразилась его словам, а не тому, что он зашёл к ней.

— Простите, что так поздно. Работы много. Следователь Палашов. Вы, кажется, были понятой вчера утром на оперативно-следственных мероприятиях? Хочу порасспросить вас о некоторых здешних жителях. Разрешите войти?

— Проходите, проходите! — распахнула она дверь и уступила дорогу входящему.

Палашов прошёл в дом и, окинув взглядом не очень опрятные сенцы и комнату, совсем даже не удивился обстановке. Почему-то он предчувствовал подобную картину. В спину ему выговаривала следующая за ним хозяйка:

— Только я что? Я здесь ни при чём!

— Да вы не переживайте, вас никто ни в чём не подозревает! И тем более не обвиняет.

Следователь присел на стул за квадратным столом, накрытым старой жёлтой клеёнкой в подсолнухах, где потёртой, где насквозь прорезанной ножом. Папку он не стал класть, заметив крошки и жирные пятна.

— Послушайте, Евдокия Вениаминовна, вы ведь не отказываетесь от соседства с Себровыми?

— Нет, конечно. Бедняга Ванька… А Маша… Что они там с Тимофеем?

Хозяйка тяжело вздохнула и разместилась напротив за столом.

— Вот и расскажите мне о них.

— Да что рассказывать? Одни они на целом свете. Ванька меня называл «тёть Дусь». Мой-то охламон, сынок мой, в смысле, не часто заявляется, вот парнишка и помогал мне нет да нет. Покосит, дощечку какую прибьёт, хлебушка купит. Всё за «спасибо». Клубничкой я его подкармливала. Да так, всякой всячиной с огорода мы с Манькой обменивались. Ах… Водички принесёт с родника. Себе ходку, мне ходку. Мы никогда ничего не делили. А чего делить-то обоюдным сиротам? Машка — неконфликтная баба. А я к ней и не цепляюсь, что твой репей. Зачем отношения-то портить? Ванечка тот вообще сама вежливость, спокойствие и доброта. Молчун такой. Ну, никогда слова грубого не скажет. В дом кого ни попадя не тащит. Один Пашка Круглов к нему приходил, да и то не в дом, а всё больше в сад и домик садовый, в котором Ванька летом спал. Девчонки у него не было. Правда, видела я его пару раз с Милкой. Да они, похоже, просто друзья были, без всякого забвения. Да и видались не часто. У Круглова, у того — мотоцикл. Так они катались на нём порой. Пашка, тот и с Рысевым разъезжал. У того отцов мотоцикл. Да про него, про Лёху-то, поговаривали, будто он за деревню выедет, остановится, бак откроет и нюхает сидит бензин, наслаждается. А то и клей в пакетике нюхает. Я у Ваньки раз спросила, он говорит: «Правда это, тёть Дусь. Но я этим не увлекаюсь. Мы с Пашкой сколько раз его вразумить пытались! Не слушает, дурачок!» Чего с него возьмёшь, с Лёшки-то? Мать — алкашка, отец терпит её ради сына. Но тоже нетвёрдый мужик. Не может сына держать. Девки шалависты пошли. Шарятся с этими по кустам, с одним, с другим, с третьим по очереди. Тьфу! Но Ванька с ними ни-ни. Может, застенчивый, а, может, высоко себя ценил. — Она пожала плечами.

— А с Тимофеем Глуховым Иван в каких отношениях был?

— Да, можно сказать, что ни в каких. Тимка-то моему ровесник. Вот с ним общался да с Игорьком Елоховым. Да и не дюже он общительный-то. А потом что-то на молодняк его потянуло. Начал с ними по ночам на гулянки ходить. Я сразу и смекнула, что, должно быть, курочку какую себе присмотрел, потоптать вздумал. А там поди разбери их! Когда-то давно он под Марью-соседку клинья подбивал — это после его неудачной вылазки в город; он там бабу-то свою ошеячил, она его и попёрла восвояси, — а Марья ни в какую. Отшила его, больше он к ней и не приставал, вроде.

— А Ваня знал об этом?

— Он тогда ещё цыплёнком был неоперившимся. Что он там понимал, поди разбери!

— И больше вы Тимофея с Марьей Антоновной не видели вместе?

— Почему? Видела вчера утром, когда его милиционеры забирали.

— А до вчерашнего дня?

— Нет. Не припомню. Давно не видала. Она, Маша-то, избегала его, что ли. Он мужик такой своенравный, себе на уме. Мы все его маленько опасаемся.

— Лично вам он принёс какой-нибудь вред?

Палашов не сводил с женщины внимательных глаз с чуть сдвинутыми сосредоточенными бровями.

— Да нет. Ничего он мне не сделал. Разве что забор подправил, который чуть не рухнул — столбы-то прогнили от старости. Но у него просто, знаете ли, репутация такая… Грубоватый он, бесцеремонный.

— С кем, вы говорите, Тимофей общался?

— Ну, как? С Лёхой Рысевым и общался. Они, как в этом… в мультике-то про Маугли. Помните, там был тигр такой, а за ним шакал всё бегал? Вот Тимка — тигр, а Лёшка — шакал.

Следователь усмехнулся такому сравнению. Евдокия Вениаминовна тоже хохотнула.

— Потом с Денисом Певуновым… — продолжила она.

— Вы сразу дайте какое-нибудь сравнение, а я пойму, как они друг к другу относились.

— Ну, этот вам не Лёха Рысев. Этот с замашками. Воображала ещё тот. Парень-то видный, не тебе Васька Леонов какой-нибудь. Здоровый такой бычара. Но пройдёт, иной раз даже не поздоровается. А уж чтоб помог кому, так даже не мечтай. Дома мать-то на него жалуется. Лодырь, говорит, хороший. Да с гонором. Она ему — слово, он ей — десять. Ох, и не знаю, что из этого добра вырастет. Какое будущее России? Обеих соседок захомутал. Ходит, обеих за бока их держит, не стесняется. Это я про Вальку Белову с Женькой Ивановой. С кем он из них — не знаю.

— А Павел Круглов с девушками общался?

— Да тот тоже таскался с ними. Кто ж знает? Может, и подмял кого. Но не буду врать, с кем-то конкретным я его не видела. Говорят, в городе у него какая-то цаца есть. А чего это вы про них меня спрашиваете? Они имеют отношение?

— Следствие покажет, — уклонился Палашов от ответа.

— Ох