– Рад видеть тебя, Святослав, чего так задержался в дороге? – Московский князь не заметил, как дёрнулось лицо Святослава.

– Соседа ждал и не дождался. Чую неладное… Мёртв он, что ли?

Московский князь искренне подивился.

– Этот новый, тобой посаженный князь? – Делано нахмурился, а потом, похлопав по спине Святослава, пригласил внутрь. – Ну, пройдём внутрь, а там поведаешь, что приключилось с твоим князем Чубанским…

– Рассказывай! – Святослав с Трофимом извелись все, пока успокоились все в лагере да у Ладимира появилась возможность.

Чубанский присел, руки чуть дорожали, сказывалась усталость, за все время боялся он, что его могут случаем признать или, наоборот, начнут задавать больше вопросов и откроется. Но бог берег, а удача сопутствовала.

– Я как увидел у пленного, что напал на мой обоз, на ножичке печать князя Московского, так и обмер, думал сначала, не может быть! Потом проверил других, и у большей половины такие отметины стояли, не у одного, а у десяти убитых точно! Но по первости я думал, что и на светлого напали, решил проверить… – Ладимир задержал дыхание и выпил воды, что притащил ему Трофим. От вина да медовухи отказался, потому как разум надо было сохранять чистым и светлым, ночью вставал он в наряд. – Так вот, взял я одного живого и… в общем, он мне все рассказал, а потом я на место их встречи переодетым и пришёл. Меня то спасло, что для своих козней они не только проверенных вояк брали, но и свободный люд на разбой.

– И не признали тебя выжившие, что половину обоза успели стянуть? – Воевода понимал, что на рисковый шаг пошёл Ладимир.

«Медведь» мотнул головой.

– Там такая мясорубка началась, что даже сами себя резали в бою, не то что врага от соратника отличить, так что мне, можно сказать, свезло.

– Повезло… – с сомнением произнёс Святослав. – Тебе выбираться надо, своих воинов бери, да когда мы начнём выдвигаться в стан Орды, уходи, осядь в Пересеченске. Предупреди Софью и Ольгу! Чует моё сердце, недоброе задумал Игорь…

– Хорошо, князь. – И Ладимир незаметно вынырнул из шатра, пока воевода отвлёк служивых на посту своей очередной проверкой.

– Чего делать будем, княже? – взволнованный Трофим присел рядом со Святославом…

Разочароваться в друге. Осознать, что все это время человек, находившийся рядом, тебе лгал, было больно. Да, Святослав не отличался раболепием, наоборот, они довольно открыто обсуждали с Игорем почти все. На многое Загорский закрывал глаза, принимая слабости родного человека. А то, что Святослав считал Московского братом, сомнений ни у кого не вызывало.

– Я помню практически все! Как он меня на себе тащил, когда мы по малолетской глупости налетели на хана, еле ноги унесли, – произнёс Святослав, задумчиво поглядывая на лампадку, – как подрались из-за боярской дочери Настасьи.

– Ты тогда ещё уступил, – вспомнил Трофим.

– Да, знаешь, я считал себя сильнее и умнее, но никогда, никогда этого ему не говорил и не показывал. У него были другие достоинства, он мог объединять! Трезво мыслить, рассчитывать шаги… – Святослав злобно сплюнул на землю. – А оказывается, просто грамотно использовал. Ноет сердце! Знаю, что не просто так денег на крепость выделил, но не просто так и в тёмную решил разыграть! И кого, Трофим? Меня! А теперь мы будем пушечным мясом, Трофим? Мои люди?! Мой дом родной будет гореть?!

– А вот это ты, князь, не угадал, лично я помирать не собираюсь, только оженился. – Трофим обиженно лёг на подстилку. – Давайте спать, а утром ответ придёт, как всегда, ты что-то придумаешь. Я в тебя верю!

Святослав улыбнулся и покачал головой. Приятно, что его люди еще верят в него. Но ночью не пришло облегчение, наоборот, навалилась вина, ведь проигрывал не только князь Святослав, за ним стояли люди. Пересеченск. Загорье. Чубанский край. А сел да деревень тех не перечесть. Мучился с полночи, и только под утро Святослава наконец сморил сон, тогда, когда у него наконец в голове начал проявляться план. Неясный, призрачный и оттого кажущийся невероятным…

– Подойди сюда, северянка. – Жаргал-хан умела выразиться так, что у говорящего с ней не оставалось сомнений в собственной ничтожности.

Осинка вышла на середину ханского шатра и выпрямилась перед старухой. Выцветшие от яркого степного солнца глаза осматривали девушку с вызовом, неприязнью.

– Подстилка, – выплюнула Жаргал в лицо Осинке, и, если бы северянка не знала местного языка, возможно, оскорбление осталось пропущенным, но:

– Любимая…

– Что ты сказала? – Старуха опешила.

Осинка скосила взгляд и прямо ответила на хорошем языке:

– Любимая подстилка великого хана, Осинка!

Звонко прозвучала пощёчина.

– Отходите её розгами! – вскричала старуха, теряя самообладание. А внутри билось сердце затравленной птицей. «Не позволю, не позволю более себя так унижать! Мой сын не такой, не такой, как его отец! Он не животное, чтобы истекать слюной по этой гадине!»

Осинку потащили на выход. На удивление, северянка не сопротивлялась. Девушка, что досталась ей в услужение, семенила рядом с хозяйкой, остановить насилие Ксана не имела права, но и оставаться в стороне равносильно смертному приговору для рабыни. Служанка прошептала:

– Зря вы с ней связались.

– С кем? – отрешённо проговорила северянка.

– С Жаргал-хан!

– Мне уже все равно, – отчего-то прошептала Осинка, чуть поморщилась, когда тело шмякнули о доски, даже поёрзала, чтобы принять наиболее удобное положение, если таковое имелось в её положении.

– Вы не поняли. Мать хана стольких на тот свет отправила, и сын ничего не сделал, чтобы остановить!

Осинка на это лишь тряхнула головой.

– Значит, наконец выберусь из этого мрака!

Северянке рванули одежду, оголяя спину. Осинка лишь сжала зубы да зажмурилась, ожидая боли, в воздухе свистнула плеть, но удара не последовало. А когда открыла глаза, то не поверила: перед ней стояло русское войско во главе с несколькими князьями!

Один из них, одноглазый, шокировано смотрел на раздетую и приготовленную для наказания Осинку. Первое, что мелькнуло в голове Святослава, так это желание разрубить ордынца, что замахнулся плетью. Но тот смерд в поклоне замер и пустить в ход орудие пыток не посмел, потому как позади него встал великий хан в окружении воинов и телохранителей.

Князья мгновенно спешились, отдавая поводья прислужникам, и опустились на одно колено перед повелителем. Святослав против воли поглядывал, как великий хан, подняв только один палец, заставил снять непокорную северянку с позорного столба. Когда Загорский понял, что Осинке ничего не угрожает, выдохнул, улыбнулся про себя: жива.