переспросил он. – А война…

– Ну, вот и до войны дошли. – Я натужно рассмеялась, но получился какой-то лай.

– Вспомни послевоенные годы, представь, сколько мы всего достигли, – продолжал он, – Европа всего за несколько лет из руин поднялась. И люди выхаживали друг дружку.

– Как чудесно.

– Если ты детерминистка, то зачем ходишь каждые выходные на демонстрации, а все свободное время листовки раздаешь?

– Я сказала, что я детерминистка. Но про логику я ничего не говорила.

– А я говорю, что ограничиваться одним мнением вовсе необязательно.

Он остановился, обнял меня и притянул к себе, но я не прильнула к нему, потому что меня вдруг охватила ярость.

– Сигне?

Магнус крепко держал меня.

– Они осушают Эйде, – сказала я, – а мы тут с тобой восхищаемся вышками. У меня просто в голове не укладывается.

– Да… Знаю… Знаю. Прости.

– Детерминизм или нет – без разницы. Природа нам не принадлежит, – я вывернулась из его объятий, – и мы природе тоже. Мы не хозяева воды, у нее вообще нет хозяев. Но нам на это плевать. Наверное, в долгосрочной перспективе это бессмысленно, но пока у меня есть ноги и руки, я все равно буду ходить на демонстрации и раздавать листовки.

Мы стояли посреди дороги, и я вдруг пожалела, что он выше меня, потому что он словно удивлялся моему гневу. Как будто я превратилась в странного и непривлекательного зверька.

– Но ведь можно и так, – спокойно сказал он, – мы вольны поступать так, как захотим, Сигне. Это и делает нас людьми, именно этим мы отличаемся от животных. Можно же считать это жестоким, но и прекрасным. Благодаря этим сооружениям тысячам людей живется лучше, так оно сейчас, и так оно будет еще много десятилетий. Мы строим цивилизацию.

Ответить у меня не хватило сил, грудь сдавило.

– Ты слишком давно отсюда уехал, – проговорила я наконец, пытаясь улыбнуться, – по-моему, пора нам обратно перебираться, а то ты совсем горожанином стал.

– Возможно, я говорю, как горожанин… А может, это ты стала горожанкой? – сказал он. – Мне всегда казалось, что горожане склонны романтизировать природу, а мы, местные, видим ее практическую пользу.

– Ты и впрямь так думаешь?

Я развернулась и зашагала прочь. Магнус не двинулся с места.

– Сигне?

Он не пошел за мной, остался на месте и заговорил – громко и уверенно, словно обращаясь к ребенку.

– Сигне, послушай. Нельзя же во всем друг с дружкой соглашаться – смирись с этим.

Соглашаться не во всем – с этим я, безусловно, готова была смириться, но с несогласием в этом вопросе мириться не собиралась. Поэтому я, не останавливаясь, удалялась от него. К счастью, в конце концов он все же решил догнать меня. Похоже, вид моей спины его напугал, потому что сейчас он попытался разрядить обстановку и отпустил несколько неловких шуток, пытаясь показать, что наша беседа его не задела, и я, взяв себя в руки, отвечала ему, хотела продемонстрировать то же самое, однако его слова засели во мне, меня тянуло завопить, вбить доводы ему в голову, потому что с его стороны предательство – говорить вот так, говорить, как все остальные, и при этом стараться обезвредить собственные слова, выставив меня склочной и незрелой, из тех, кто не терпит чужого мнения, бескомпромиссной упрямицей, которая не желает признавать, что у медали две стороны.

Мы подошли к возведенной здесь плотине, к удивительному, заключенному в бетон искусственному озеру прямо на горе. Я взмокла от пота и, не глядя на Магнуса, стянула одежду.

– Ты что, правда купаться будешь? – не поверил он.

Не ответив, я сделала шаг вперед, встала на камень и замерла. Вода доставала мне до голени, ледяная талая вода, в это время, в июне, она поднималась выше всего.

Запруда была глубокая, неподвижная вода – прозрачная, и мне показалось, будто там, внизу, просматривается старое пастбище.

Я наклонилась вперед, оттолкнулась и прыгнула.

Потрясение, когда тело окунулось в воду, яростный холод, впивающийся в кожу… Заработав ногами, я поплыла прочь от берега, не оглядываясь на Магнуса, я плыла, пока не достигла того места, где, по моим прикидкам, находилось старое пастбище.

А там я опустила голову вод воду – покачиваясь на воде, я открыла глаза и смотрела, и хотя из-за воды все было размытым и нечетким, я не сомневалась, что вижу его.

Вынырнув, я уже напрочь забыла про гнев.

– Оно тут!

– Что? – крикнул он.

– Пастбище. Вода прозрачная, все видно.

Теперь и Магнус разделся и бросился в воду. От холода он ахнул, но все равно поплыл ко мне.

– Вот тут. – Я тронула ногой воду над пастбищем.

Он опустил лицо в воду, полежал так несколько секунд, а потом вынырнул.

– Я его тоже вижу, – сказал он.

Магнус улыбался. Он уже обо всем забыл.

– Будешь нырять?

Я молча ушла под воду.

Размеренно и неторопливо я направлялась ко дну.

Моему взгляду открывалось все больше мелочей. Пастбище заросло водорослями, и казалось, будто на крыше хлева по-прежнему растет трава, перед хлевом виднелась изгородь. Ворота были закрыты, и я поплыла к ним.

Сил у меня хватало, плыла я резво, но чувствовала, как меня утягивает в гидротехнический туннель. Вход был закрыт решеткой, защищающей туннель от водорослей и грязи, и теперь я заметила, как течением меня тащит туда. Сколько же воды, думала я, сколько воды уходит в этот туннель каждую секунду, исчезает в трубах, убегает вниз, вниз, где давление метр за метром растет, а потом вода, наконец, достигает гидростанции в Рингфьордене? И вся вода вокруг меня – она попадет туда же, превратится в давление, в энергию, исчезнет в турбине, заставит ее работать, станет частью процесса, когда энергия каждой капли падающей воды преобразуется в кинетическую энергию, а после пройдет через генератор и снова исчезнет – на этот раз в электрических импульсах, и меня сейчас тоже тянет туда.

Но я не поддалась, у меня хватило сил противостоять, и я поплыла к пастбищу, выдохнула – несколько пузырьков полетели наверх, – чувствуя, как грудь сдавливает все сильнее, как недостает кислорода, но я уже приблизилась к воротам, а значит, воздуха хватит.

Я протянула руку и ухватилась за ворота, древесина была липкой, словно я ухватилась не за штакетину, а за змею, я уцепилась покрепче и потянула на себя, изо рта вырвались самовольные пузырьки, тяжелая штакетина норовила выскользнуть из рук, однако я ее победила.

Ну вот, ворота открыты, добро пожаловать, овцы… нет, рыбы.

Я разжала пальцы и быстро поплыла прочь, пытаясь удержать остатки воздуха, чем больше внутри у меня кислорода, тем быстрее я всплыву, вот