– Позвонить домой дешевле.

– Я пока не хочу никому говорить. Ни ей, ни папе, ни твоим родителям.

– А я бы рассказал.

– Давай не сейчас. Пожалуйста. Мы ведь даже не знаем, как оно все дальше будет.

– Хорошо. Подождем. Но ты все равно позвони ей.

– Подумаю.

– Вот и подумай. Я просто хочу, чтобы, когда ребенок родится, все было хорошо.

– Ладно, подумаю.

Однако позвонить я не успела – вскоре папа вызвал нас обратно в Рингфьорден, потому что все началось.

Комнаты в его крохотном домике у пристани, прежде казавшиеся такими тесными, сейчас словно выросли: повсюду были люди, дом наполнили громкие голоса, какая-то женщина готовила в двух гигантских котлах овощное рагу, а на полу освободили место для плакатов и баннеров.

Спасите природу.

Прекратите строительство.

Убьете Сестер – убьете Эйдесдален.

Папа отрастил бороду и от этого выглядел моложе, походил на многих съехавшихся сюда мужчин. Он представил меня всем, но дольше всего говорил о Ларсе – папином ровеснике, но с бородой длиннее. Он, по всей видимости, руководил этой акцией протеста. И все они говорили и говорили, особенно Ларс, особенно папа, быстро, как умеют только уроженцы Осло, папа сгорал от нетерпения, борьба только началась, и у нас мощнейшее оружие, папа говорил о Ганди, о мирных методах, об их силе – индийская модель, пассивное противостояние, гражданский протест, завязанный на религиозном принципе ахимсы.

– Не причинять вреда. Ненасилие… Только так можно продвинуться вперед, – говорил папа, – и совсем скоро взгляды Европы будут прикованы к Норвегии. К водопаду Две Сестры, к Эйдесдалену.

Он сдвинул очки дальше к переносице. Его круглые очки напоминали те, что носил Ганди, да и у Ларса были похожие, и я чувствовала исходящее от него тепло, мне не терпелось окунуться в работу, я схватила кисть и, опустившись на колени, принялась уверенно закрашивать выведенные карандашом буквы в слове «Эйдесдален» красной масляной краской, тяжелый запах которой пополз по комнате. Возможно, для ребенка это плохо, но времени на раздумья у меня не было.

Вечером к нам зашел Сёнстебё – они с Магнусом неловко обнялись, как обнимались обычно, словно шапочные знакомые, по крайней мере, уж точно не как отец с сыном, а затем папа разлепил их, обрушив на них свой поток слов. Из Осло еще люди едут, рассказывал он, и из Бергена, завтра лагерь разобьют.

– Эту битву мы выиграем! За Двух Сестер, за Эйдесдален!

– Да, – кивнул Сёнстебё, – хорошо.

– И за жителей Эйдесдалена, – добавил папа. – Вы как, готовы?

– Ну да, – кивнул Сёнстебё, – да.

– Замечательно, – кивнул папа, – от вас сколько выйдет?

– Кто-то выйдет, – ответил Сёнстебё, – я точно не знаю… У всех ведь еще хозяйство.

Больше он особо ничего не сказал, а когда ушел, я не видела, потому что разговорилась со студенткой из Осло. Моя ровесница, она отказалась от летней подработки ради того, чтобы приехать сюда, и это меня растрогало.

Мы ночевали на полу в папином домике, мы с Магнусом, а рядом все остальные, спать было неудобно, но вселяло уверенность.

На следующее утро мы уложили в машину вещи и взяли старую папину палатку – себе он купил новую, – а примус и спальные мешки я привезла из Бергена. И взяли курс на гору.

Давид

Я проснулся от какой-то похмельной легкости. Ночью Маргерита ушла. Почему ушла, она не сказала. Наверное, из-за Лу. Так оно и лучше.

И тем не менее Маргерита будто по-прежнему была рядом. Я ощущал ее тепло. А в матрасе от ее тела осталась ямка.

Я повернулся к Лу – она, похоже, просыпалась. Я улыбнулся ей. Надо бы придумать что-нибудь. Пойти погулять, поиграть, устроить пикник. Сыграть в саду в прятки. Устроить поиски сокровищ – да, будем с ней искать сокровища.

– Я сегодня с тобой пойду, – сказала Лу.

– В смысле?

– Могу к Франсису не ходить, а пойду с тобой про маму узнавать. К тем людям, которые ищут потерявшихся.

Анна.

Огюст.

Четыре крошечных молочных зуба. Ручонки, которыми он неловко размахивал, колотя по полу игрушкой. Радостный визг, когда малыш вслушивался в ритм ударов.

Анна – как она улыбалась, лежа в постели, ее блестящие, заспанные глаза. И румяные щеки. Она всегда просыпалась с румяными щеками. Словно после прогулки.

Все, хватит, что я такое творю?

– Отлично, – я рывком сел, – отлично. Пошли вместе, лучше и не придумаешь.

Мы вышли из ангара. Лу вела себя как обычно. Без умолку болтала. Но о консервной банке ни слова. Может, уже забыла про нее или забыла про свой стыд. Или, возможно, поняла, что мой стыд намного сильнее.

Лу была такая же, как вчера, бодро шагала по сухой траве, по земле. Лу была рядом. А вот я, я болтался где-то не здесь. Где-то в невесомости. Одновременно всплывал и тонул.

Сегодня очереди я не увидел. Какая-то женщина из уже примелькавшихся, тех, кто тоже часто сюда захаживал, приоткрыла дверь барака и заглянула внутрь. Не глядя на нас с Лу, она захлопнула дверь и зашагала прочь.

Я ухватился за ручку и надавил на нее. На полу, обычно чистом и подметенном, лежала пыль.

Там, где прежде стоял письменный стол, теперь виднелся светлый прямоугольник. Чистое пятно на сером фоне. Как от картины, долго провисевшей на стене. Удлинитель, к которому раньше подключали компьютер, валялся посредине, пустой и ненужный.

– Они уехали, – сказала Лу, – те, кто людей ищет, уехали.

– Да нет, что ты, – возразил я, – просто переехали в другое помещение здесь же, в лагере.

Мы принялись обходить бараки, палатки и ангары, Лу отмалчивалась, зато у меня рот не закрывался.

– Они наверняка вон туда переехали, за угол. Хотя нет. Ну ладно – вот его, его спросим, он наверняка что-нибудь да знает. Давай-ка до ворот дойдем, может, там подскажут. В администрацию зайдем, они уж точно знают. Надо же, тут никто не в курсе, но мы и сами справимся, сами все выясним, да? Справимся. Мы обязательно отыщем маму с Огюстом.

Болтал я, не только чтобы самому не пасть духом и не только чтобы Лу утешить, – на самом деле мне хотелось отвлечься от того, что я видел.

Все стало еще хуже. Мусорные баки полны. Под сушилкой для белья валяется сорванная с веревки недавно постиранная одежда. Перепачканная землей и пылью. В канаве – грязные кастрюли. Чьи-то вещи – дорожная сумка, две чашки, бюстгальтер, книга – разбросаны по земле между двумя бараками.

Перед продуктовым складом стояли двое охранников. Оба в униформе. На обоих каски и пуленепробиваемые жилеты, в руках автоматы. Я продолжал болтать, словно не замечая их, а Лу, крепко