Фанни по котоведению. Она задала ему пару вопросов и в целом осталась довольна. Господин Вершен, конечно, знает о четырёхпалости мурров как признаке породы, просто из-за огромной занятости сильно устаёт, и тогда — он был вынужден признаться — контрольные работы проверяет его дочь-третьеклассница…

— Хоть что-то радует, — пробормотала Айлин, повесив трубку.

3

Заклинания, что исхитрился украсть из её сумки Слеж, сгорели в камине в кабинете Айлин, а остальные Фанни приберегла, и даже чувство вины не удержало её от этого рискованного шага. Чтобы они больше не попали в чужие руки, Фанни решила носить их с собой и, завернув в прозрачную плёнку, прикалывала изнутри к домашним кофточкам или школьной блузке. Увы, тайну удалось хранить всего несколько дней. Скорее всего, Длит случайно заметила просвечивающий сквозь тонкую белую ткань небольшой прямоугольник под мышкой, вдоль бокового шва. Кто-то другой, возможно, оставил бы такое открытие без внимания, но только не проницательная ловисса Длит.

Она появилась в Спящей дождливым осенним вечером, измученная и бледная, в насквозь промокшем чёрном пальто, пришла неизвестно откуда с Сантэ на руках и в окружении остальных мурров. Ко всеобщему удивлению, Айлин вскоре объявила, что закрыла так долго пустовавшую вакансию экономки.

Новая ловисса, полная противоположность прежней, никогда не повышала на подчинённых голос, не отдавала туманных или невыполнимых распоряжений. Никаких уговоров и заигрываний с персоналом, и всегда — контроль за качеством работы. Первым делом она поставила на место кастеляншу Анаболию Бомбаст, терроризировавшую остальных слуг, вскрыла гнойник, по меткому замечанию доктора Рица.

Благодаря педантичной и хозяйственной Бомбаст, любившей порядок, дом всегда был обеспечен свежим бельем и чистой одеждой, а слуги опрятной униформой. Но женское одиночество с годами испортило её характер. Принимая хозяйские вещи в стирку, Бомбаст изводила горничных бесконечными придирками, к тому же существовала и более серьёзная проблема. Некоторые слуги, не имевшие семей, жили в доме, остальные тоже располагали комнатами, в которых могли, при желании, оставаться после смены на ночь. И тем, и другим разрешалось сдавать бельё в прачечную Спящей. Бомбаст же, в буквальном смысле роясь в грязном белье, отпускала непозволительные комментарии, касавшиеся их частной жизни.

Неизвестно, как и о чём с ней поговорила Длит, но только кастелянша, которая на протяжении многих лет упивалась своим исключительным положением, вдруг притихла. От прежней злопыхательницы осталась бледная тень, а вместо невыносимых для нервов разборок теперь случались редкие и вялые стычки.

— Наверное, госпожа ловисса раньше работала укротительницей змей! Наша-то — больше не суёт свой длинный нос в чужие дела! — ликовала Фелиси. — Сегодня приняла бельё без замечаний, только зыркнула на меня, а потом отвернулась к шкафу и давай бормотать. Вот пусть шкаф её и слушает, если у него есть уши!

Случившиеся с Бомбаст перемены как громом поразили слуг, авторитет ловиссы взлетел до небес. Одевалась она скромно, почти не носила украшений и не раз с улыбкой возражала Айлин, любившей драгоценности, что минималистский стиль позволяет ей пореже смотреться в зеркало и тем самым не отвлекаться от дел — и разве это не на пользу дому? Лишь недавно на её тонком запястье появилось украшение, и это не прошло незамеченным.

— Какой стильный браслет у нашей госпожи ловиссы, — вздохнула Фелиси. — Мне бы такой.

Гриватта, не выносившая, когда при ней кого-то хвалили, скривила пухлые губы.

— Не люблю серебро… Кошачье золото.

Удивительно, но мужчины из персонала при виде ловиссы Длит делались сговорчивыми, как послушные дети. Более того, её обожала Сантэ, прежде признававшая одну лишь Айлин, свою единственную хозяйку, а сама госпожа Монца считала Длит ровней.

Уже полгода она жила в своей комнате на первом этаже, окружённая некой тайной, которая не давала покоя остальным, — тайной появления, лёгкого акцента, одиночества, отсутствия второго имени, частых отлучек и необъяснимой власти над людьми.

У Фанни, напропалую дерзившей Айлин, даже мимолётная встреча с Длит вызывала смятение чувств: на младшую госпожу ловисса смотрела с благосклонной улыбкой, но та нервничала, как нервничают неуверенные в себе подростки, для которых мир взрослых кажется враждебным. Иногда их пути пересекались в библиотеке на первом этаже, любимом месте Фанни, когда ловисса проверяла, как вычищены портьеры и натёрт паркет, и все ли лампочки горят в настольных лампах и хрустальных люстрах, освещавших читальный зал. Туда же она заглядывала, если Фанни, зачитавшись, опаздывала на воскресный обед. И ни одного замечания — только напоминания, доброжелательный тон, мягкая улыбка. Такое кого угодно выведет из себя, думала Фанни и не доверяла ни этому тону, ни этой улыбке.

…Прошло несколько дней после событий с участием инспектора Слежа. Фанни удобно устроилась в кресле в дальнем уголке библиотеки и листала толстенный том эпохи Страдания. Был ясный день, свет свободно проникал сюда из высоких окон, было тихо и уютно. Похожие друг на друга вариации городских повестей о кошках и их нерадивых хозяевах скоро наскучили. Фанни достала с полки любимый сборник «Легенды Дубъюка», который, впрочем, знала почти наизусть, и принялась читать историю об основателе их рода.

Уго

Отца Агнеш звали Уго Марусс. Все говорили о нём приглушённым голосом и делали многозначительные паузы, тем самым давая понять, что был он личностью в высшей

степени загадочной и демонической.

Появление в Дубъюке семейства Марусс относится к столь давним временам, что рассказы об этом событии густо обросли небылицами. Достоверно известно лишь, что в тот год выдалась необычайно дождливая осень. В течение нескольких недель плотные туманы, накрывшие город, вынуждали жителей передвигаться с зажжёнными факелами, от которых, впрочем, не было никакого толку, поскольку во влажном воздухе они трещали и гасли. Горожане бродили по улицам подобно слепцам, с выставленными вперёд руками и с криками: "А вот я иду! Кто впереди, посторонись!" Голоса вязли во влажной пелене, и было несть числа травмам глаз и разбитым носам.

И вот, на исходе той жуткой осени, из густого тумана выкатилась на центральную площадь карета, обитая тёмно-красной парчой, без бубенцов и колокольчиков, запряжённая четверкой прекрасных белых коней с плюмажами. За каретой тянулась вереница телег, гружённых сундуками внушительных размеров, за которыми зорко следила многочисленная прислуга. Все до единого слуги Уго Марусса, и мужчины, и женщины, были громадного роста и служили своему господину исправно, и то, как не послужить, когда один его вид внушал неизъяснимый страх?

Был Уго чрезвычайно угрюм, телом тщедушен, одевался в чёрное платье, на груди носил одно-единственное украшение в виде золотой цепи с подвешенным маленьким мечом, усыпанным рубинами. Этот символ рода был вышит на всех его плащах и выбит на каждом серебряном кубке.

Водянистые глаза