Только брошу несколько монет музыканту.

Хансард повел Максвелл в Блумсбери, в итальянский ресторанчик, такой шумный, что там никто не станет оборачиваться на его возбужденный голос.

А Хансард был возбужден. Он усадил Эллен за столик и вытащил свои заметки.

– Труппа в пьесе. Это же Школяры ночи, иначе никак.

У сэра Уолтера Рэли собирались в поздний час лучшие умы Англии и беседовали, дабы раздвинуть границы познания. Если они как-то себя и называли, это до нас не дошло, однако Шекспир назвал их Школой ночи, и такое именование не хуже любого другого. В нее входили Хэрриот, астроном-математик (и граф Нортумберлендский)[71], доктор Ди, натурфилософ (да, и чернокнижник, тогда разница между одним и другим была невелика), и сам Рэли, поэт, мореплаватель и меценат. Они критически исследовали науку, философию, веру и собственную опасную жизнь.

Удивительная, романтическая елизаветинская Англия, подумал Хансард, чувствуя внезапную горечь во рту. Кружевные манжеты, придворные манеры и смертная казнь за мужеложество, за атеизм, за все, что государство сочтет крамолой. Та самая непреклонность закона, о которой мечтают многие видные разжигатели ненависти в его стране и в его время.

Мысль о Школярах ночи заставила вспомнить Аллана, живого, в кругу думающих людей, и Хансард вдруг почувствовал, что не в силах больше сносить современность. Он посмотрел на Эллен и увидел энтузиазм любознательной студентки, коллеги, жаждущей пуститься в приключение. Удерживаясь взглядом за свет и тепло ее глаз, он оттолкнулся от берега в темные недвижные воды прошлого.

Рэли, зная, что ум хиреет от пустого желудка, велел подать гостям жареную птицу. Теперь, когда блюдо опустело, подали доброе вино и табак, а двери заперли, чтобы никто не вошел.

Новый член кружка, назвавшийся Адамом Дувром, удивленно глянул, когда хозяин повернул ключ в замке.

– Вы не доверяете своим слугам, сэр Уолтер?

– Они люди надежные и не болтливые, однако малоученые, – сказал Рэли обычным тоном, без всякого намека на секретность. – Наши беседы не для них.

– Если бы такое относилось лишь к слугам, – заметил один из гостей, и все рассмеялись.

– Вы появились среди нас внезапно и при несколько загадочных обстоятельствах, мастер Дувр, – сказал Хэрриот. – Какого вы рода и каковы ваши интересы?

– Как сэр Уолтер знает из моих писем, – ответил Дувр, – я некоторое время учился в Париже. После смерти родителей я вернулся в Англию – получить скромное наследство. Что до интересов, мне нравится думать, что они у меня широкие… меня увлекают измерения.

– Не шире, чем помещается в руке, не дальше, чем ночью в постели, – сказал кто-то, и все снова рассмеялись.

Дувр поглядел на них удивленно, затем присоединился к смеху.

– Я думал, вы… возможно, чуть серьезнее такого, – сказал он.

– Мы серьезны, – ответил Хэрриот, – но не чужды подобным шуткам. Это отличает нас от греков. Скажите мне, мастер Дувр, когда вы были в Париже, случалось ли вам слышать о новом утверждении, будто, проложив линии по модели небесных сфер, можно отыскать физическое местоположение рая?

Дувр спросил неуверенно:

– Это проверка?

– Это вопрос, – сказал Хэрриот.

– Нет, я никогда о таком не слышал.

Доктор Джон Ди, пухлый седобородый старик, тихо сидевший в уголке, сказал:

– Едва ли эта затея увенчается успехом в своей нынешней форме.

Дувр сказал:

– Уж конечно, местоположение рая отыскать нелегко.

– Безусловно, – ответил доктор Ди. – Сторонники подобной астрометрии держатся доктрины хрустальных небес, что искажает их линии.

– Вы говорите так, будто это всего лишь вопрос поправок.

– Полагаю, что так, – сказал Ди.

– И значит, Бог позволит себя отыскать?

– Нахождение Бога, – сказал Кристофер Марло, раскуривая белую глиняную трубочку, – принимается по большей части без доказательств.

– Одно дело сомневаться в природе солнечного света или материи, – сказал Дувр, впрочем, довольно спокойно, – и совсем другое – сомневаться в природе Бога.

– Господь велик, – сказал Рэли. – Неужто Он не стерпит толики сомнения? Погляди внимательно, друг мой, на любое общество людей, которых ты считаешь праведными. Некоторые из них крали, некоторые убивали, почти все богохульствовали и желали чужого, и большинство прелюбодействовали с чужими женами – однако они искуплены кровью Христовой, и все же тот, кто лишь задается вопросом об истинной природе Бога, подлежит особому проклятью? Проклятье, сэр, это несправедливо! Я не стану поклоняться несправедливому Богу.

– Я начинаю понимать вашу систему доводов, – тихо сказал Дувр. – И все же Бог есть Бог.

– Как говорят магометане, – добавил кто-то, прихлебывая портвейн.

– …и безусловно никто не создает Бога по своему желанию.

– Хорошо сказано, – с одобрением заметил Рэли.

– Однако именно это мы и делаем, – сказал Кристофер Марло. Он сидел в уголке, попыхивая трубочкой, и не спускал глаз с нового Школяра ночи, того, кто назвался Адамом Дувром. – Мы создаем Бога по нашему подобию и помещаем его высоко на сцене с изобретательными механизмами, дабы двигать актеров и декорации мира. Но кто, в конце концов, драматург, мистер Дувр?

– Вы драматург, – ответил Дувр. – Ставите ли вы себя рядом с Богом? Или выше Бога?

– Полегче, Кит, – сказал Рэли.

Марло взмахнул трубкой.

– Это как быть богом, – сказал он. – По манию вашей руки происходят бури и катастрофы, любовь, безумие и убийство; разве я не охватил моим пером и сценой все завоевания Тамерлана? Мы здесь… – он обвел комнату чубуком, словно волшебной палочкой, – репетируем роли богов. А почему нет? Почему не по нашему замыслу, если Бог не открывает своего?

Адам Дувр сказал:

– Вы дерзаете на многое, сэр.

Рэли ответил спокойно:

– Таков человек, сэр. Он ступает по земле и дерзает.

Максвелл смотрела ошеломленно. Это было восхитительно и очень сексуально.

Эллен спросила:

– Хрустальные сферы?

– «Но есть ли coelum igneum et cristallinum?»[72]

– Из «Фауста», – сказала Эллен и рассмеялась. – Фауст расспрашивает Мефистофеля об устройстве космоса.

– И Марло обнаруживает прекрасное знание тогдашней астрономической теории. Однако Фауст на это говорит: «Такой пустяк и Вагнеру известен»[73].

Максвелл сказала:

– Если труппа в пьесе – Школяры ночи, то это очень нелестный их портрет.

– Приправленный черным юмором, во всяком случае. Но я не думаю, что это буквально они – скорее просто группа мыслителей, вдохновленная Школярами ночи. Полидор совершенно точно не Рэли. Аргелиан может быть доктором Ди, но это все равно что утверждать, будто Фауст – доктор Ди.

Эллен смотрела мимо него, в пространство. Хансард чуть было не повернулся проследить ее взгляд, потом спросил тихо:

– Что такое?

– Ммм? Ой… я просто задумалась о гравюре, которую однажды видела. Ди, стоя в магическом защитном круге, вызывает духа с помощью товарища… как его звали?

– Келли. Я помню рисунок. Кстати, там ведь и привидение – женщина.