– А вообще знатно прочухивает твой ледок! Надо взять навооружение…

– Оно тебе надо?

– Надо. Если я перестану подтягиваться и отжиматься – яразложусь, – уверенно заявил Меф.

– В смысле? Ты что, мертвяк?

– Ну не знаю… Я так просто ощущаю. Если меня что-то и держитна плаву, то только воля. Я должен ее пинать, потому что она дряблеет наглазах! А пинать ее нужно всякий раз по-новому, потому что она, собака такая,привыкает! У меня такое еще в резиденции было… Вставал ночью, в три, побудильнику, и шел через четыре улицы в парк. Там рисовал маркером человечка накаком-нибудь объявлении, возвращался и снова ложился спать. Шиза?

– Если для воли, то нет, не шиза! – признала Даф.

Воля – хороший фундамент, чтобы на нем что-нибудь построить.Почему бы и нет? Другое дело, что построить можно как тюрьму, так и детскийсад. Если же не построить ничего, то это будет голый бетон, на котором дажетрава не вырастет. Интересно, понимает это Меф или нет?

После завтрака они пошли на смену в «Звездный пельмень», гдеПамирджанов, подкараулив, пока Буслаева отошлют разгружать фургончик, сталувиваться вокруг Даф, рассказывая, как сильно он ее любит.

– Что, правда, что ли? А с мамой познакомишь? – спросила Дафв лоб.

Памирджанов смутился и тихо слинял. Мама у него быласуровая. Если бы он познакомил ее с русской девушкой, его отпускали бы наработу не иначе как в сопровождении дедушки и двух младших племянников.

Отработав, поехали домой к Мефу. Ему нужно было забрать вещии захватить тренировочный деревянный меч, валявшийся на шкафу. Буслаев нажал накнопку родного этажа, и в тот же момент у него заболело левое ухо. Меф хмыкнул.Надо же – сколько лет прошло, а тело помнит!

Когда-то, до новых усиленных панелей, кнопки былипластиковыми. Их вечно плавили, и оставалось одно вонючее уродство. Однаждыдесятилетний Меф спускался в лифте и от нечего делать крутил колесикозажигалки. Просто так, ничего не поджигая. А потом двери лифта разъехались, иразъяренный мужик пальцами вцепился ему в ухо и так рванул вверх, что Мефвынужден был встать на цыпочки. С мужиком потом разбирался Эдя, задвинувшийтеорию, что психически здоровые дети в своем собственном подъезде кнопки нежгут. Однако мужик был практик и верил своим глазам больше, чем теориям. Онкидался на Мефа, рявкал на Эдю и никакие здравые доводы не воспринимал.

– И что ты собираешься делать? Теперь? Когда все вспомнил? –спросила Дафна.

– Да ничего особенного… Буду учиться в универе, ну и в«Пельмене», может, еще поработаю годик, а там видно будет.

– А мрак?

– Что мрак? Порулю им немного для приличия, пока не надоест,– небрежно уронил Буслаев, быстро посмотрев на Дафну.

Та хоть и понимала, что это шутка, но все равно напряглась.

– Хихикаем?

– Есть немного.

Телефон в кармане вздрогнул, сообщая о приходе SMS. Мефпоморщился, но все же посмотрел. SMS-ка была бессмысленная. Ощущалось, чтоПрасковья просто нажимает на первые попавшиеся буквы и отправляет. Нажимает иотправляет.

– Она больная! Наверное, Ромасюсик куда-то делся, она саматрезвонить не может и меня так достает! – сказал Меф с досадой.

– Мне кажется, ей плохо! – заметила Даф.

– Догадываюсь, что плохо. Но мне-то что делать? Сидеть всевремя рядом? Стать вторым Ромасюсиком? – вспылил Меф.

– Сам решай. Но жалеть себя ты точно не должен. Ибахвалиться тоже, – сказала Дафна суховато.

Лифт остановился. Дверцы разъехались. Меф хотел шагнутьвперед, но нога его зависла в воздухе. На площадке стояли Эдя, Зозо ихудощавый, стремительный в движениях мужчина, в котором Меф моментально узналотца, хотя и не видел его очень давно. Отцов всегда узнают сразу. Это только вкино герой может заблуждаться, полтора часа терзая зрителей своей тупостью.

– Привет! – сказала Зозо с преувеличенной бодростью. – А мыза город едем. Эдю Аня пригласила, а мы уже так, прицепом… прогуляемсягде-нибудь! А то в городе и в городе!

Меф с тревогой посмотрел на мать. Та словно извинялась передним за что-то. Видимо, опасалась, что начнутся обычные разговоры на тему: он наспредал, и я его знать не желаю. Но так было раньше, пару лет назад. Теперь жеМеф относился к отцу вполне по-взрослому.

– Ага, – согласился Меф. – В городе пылюка… да…

Игорь Буслаев тоже поначалу смутился, но смущался он совсемпо другому сценарию, чем Зозо и Меф. Если они краснели и замолкали, то вБуслаеве-папе просыпался и начинал бурлить словесный водопад. В одну секунду онухитрился обнять сына, похлопать его по плечу, поцеловать в щеку, встряхнуть,шутливо двинуть кулаком, а потом еще и недоверчиво потрогать волосы.

– Ишь ты какой, сын! Мальчишки… га-га!.. тебя за косички недергают? Ничего, когда-нибудь будешь лысый, как я! – сказал он с предвкушением.– У меня ведь тоже волосы… гы-мы… были когда-то до лопаток.

– Это потому что ты сутулый. У тебя лопатки высоко торчат, –не удержалась Зозо.

Эде надоело топтаться на площадке. Он спешил к Ане, хотяспешка его была по сути своей очень хавронистая и с черепашьим уклоном.

– Ну все! Поехали! Кто не вышел – я не виноват! – сказал он,решительно заталкиваясь в кабину и отправляя ее вниз.

Меф и Дафна остались в лифте.

– Как дела, Даша? Поступила куда-нибудь? – спросила Зозо уДафны.

– Да нет… – сказала Даф. – Работаю вот в общепите.

– Невероятно! – изумилась Зозо. – Ты всегда была в сто разталантливее моего сына!

Дафна скромно пожала плечами.

– А это по барабану, что талантливее! – вступился за МефаХаврон. – Посмотришь в школе, так отличницы одни девчонки, а пройдет десятьлет, и где они все? Повсюду одни мужики из бывших троечников, а есликакая-нибудь девчонка и пробьется, то ей только шашки не будет хватать исапогов со шпорами. Феминизм – это игрушка для тех, кому не хватило детскойколяски.

– Скажи это своей Ане! – ехидно посоветовала Зозо.

– На что спорим, что скажу?

– Ты не спорь! Ты скажи!