Хаврон снова позвонил Ане для уточнения, и они пошли полем,ориентируясь на этот дом. Зозо подобрала где-то влажный желтый лист и приклеилаего себе на лоб. Меф давно не видел мать в таком легком, хорошем и радостномнастроении. Даже папа-Буслаев это ощутил: перестал рассказывать о своих деловыхуспехах и шел рядом, задумчиво поглядывая на жену.

– Хорошая штука – Подмосковье! Теперь я понимаю: в Москвеживет тот, на кого не хватило Подмосковья! – сказала Зозо.

– У Ани дача? – спросил Игорь Буслаев, удивляясь дикомуколичеству картофельных полей вокруг.

– Нет. Дом в деревне, – сказал Эдя.

– Тоже хочу дом в деревне! Когда Меф женится – я буду в немжить! – вздохнула Зозо.

Меф пробурчал, что никогда не женится и умрет старымхолостяком. К нему особенно не прислушивались. За пару лет до свадьбы все такговорят. Всех больше потрясло намерение Зозо жить в деревне.

– Фух! Жуть какая! Моя сестра превращается в собственницу!Еще немного, и ты начнешь стремительно скатываться! Покупать грабли и забыватьих в коридоре! Проращивать на балконе помидоры и заморачиваться о постройкезабора!

Зозо смутилась, вспомнив, что правда, дачников она всегдатерпеть не могла и ругала их при всяком подходящем случае. Но, видно, оттого итерпеть не могла, что в ней самой это дремало.

– Я не могу в деревне! У меня все дела в городе! –категорично заявил папа-Буслаев. – Хотя, конечно, город тут не особо и далеко!

Эдя посмотрел на Игоря Буслаева с сомнением. Насколько онпомнил, у мужа сестры всегда были не столько дела, сколько «комбинации».

– Наделал дело – и в деревню смело, – в рифму сказал Хаврон.

– Я попросил бы! – веско произнес папа-Буслаев, однако сутипросьбы не уточнил.

Дафна шла полем и думала, что наконец-то у нее естьощущение, что все так, как должно быть. И главное, внешне будто мало чтоизменилось, разве что Меф обрел память. Наверное, основная проблема все-таки вней самой. В Москве в голове у нее все путалось и мельтешило. Видимо, таково ужсвойство больших городов, чтобы всех взбаламучивать.

Ей непросто было привыкнуть к теперешнему Мефу. Едва онапривыкла к новому, как он уже стал старым, то есть опять же новым, а тот,который на деле новый, был уже на данный момент отошедший в прошлое – старый…Мозги вкрутую! В общем, неудивительно, что все эти Мефодиусы окончательноперепутались в сознании бедной девушки, не проучившейся в Эдемской школе дажеполных пятнадцати тысяч лет и фактически, по утверждению Шмыгалки, оставшейся безвсякого образования. Дафна толком не могла вспомнить, что, когда и какому Мефуговорила и знает ли первый Буслаев, что знал второй.

Сейчас же в поле, шагая по накатанной грузовиками дороге иперескакивая через частые лужи, Дафна почувствовала, что Мефодий изменился влучшую сторону. Гипс забвения пошел его личности на пользу, хотя стараниямиПрасковьи и оказался снятым раньше времени. От прежней самовлюбленности удалогомачо осталась примерно половина, да и та граничила с умеренным хавронством.Если раньше Меф терял терпение и заводился на раз-два, то теперь чаще всегоуспевал даже сказать «три», и это был прогресс.

Страсти и дурные привычки – как платок с дыркой. Пока дыркамаленькая, зашить ее просто. А вот если запустить и позволить ей разъехаться –тут уже и руки опустятся штопать. Вот и сейчас Дафна видела, что штопки вобновленном Мефе стало гораздо меньше, и ее, как главную штопальницу МефодияБуслаева, это не могло не радовать.

«Но ему я этого не скажу! Вообще буду стараться меньшеговорить, а то я вечно на болтовне прокалываюсь!» – решила она.

Конечно, важно то, что ты говоришь. Безусловно важно.Особенно если это правильные слова. Но важнее: зачем говоришь, когда и кому.Истинное намерение, тайное желание – то, что за оболочкой слова. Опять же –пока человек не готов услышать, пока в нем самом не созреет вопрос, жаждаответа, жажда действия, изменений, шага – толку все равно не будет. Когда жеэто произойдет – самое простое слово может запустить машину.

* * *

Перед деревней был глубокий овраг, по дну которого бежалручей. Перед оврагом, отрезая его от дороги, стояла крапивная рать вчеловеческий рост. Мефодий, успевший устать от своих родственников, незаметнопоймал Даф за рукав.

– Делаем как всегда. Знаешь, как делают каквсегдашку? –шепнул он.

– Угу!

Стена крапивы шевельнулась, послышалось негромкое «ой!», иони скатились по осыпающемуся склону оврага.

– Нас не будут искать? – спросила Даф, стаскивая сДепресняка комбинезон. Бедняге давно хотелось полетать, да вот только где?

– Не-а, – ответил Меф. – Эде не до нас. У него эйфория. Анянас особо не ждет. Ну а родителям тоже хочется, наверное, вдвоем побродить.Хотя мой папахен вдвоем не сможет. Он в пять минут толпу соберет.

– Плохо ты об отце! – недовольно сказала Даф. – Все этигримасы!

Меф смутился. Он действительно пару раз не удержался ипередразнил отца, когда тот смотрел в сторону.

– Он нас бросил!

– Это не меняет дела. Бросил ОН, но плохо относишься ТЫ.«Челофек, ругающий своего отца, ффинчивает шуруп в свою голофу». Какой бы отецни был! Любимые слова Шмыгалки, – процитировала Дафна.

Мефодий с разбегу перепрыгнул через ручей. Влетел в лопухи.Прыгнул обратно, не рассчитал, увяз в топком берегу и погнался за Депресняком,который описывал круги над поляной метрах в двух над землей.

Дафна улыбнулась. Она давно заметила: как только Мефускажешь что-то такое, чего он не может переварить, он начинает бегать.Переводит работу забуксовавшей мысли в мышечную деятельность.

Остановившись, Меф прикинул расстояние до Депресняка: нельзяли накрыть его комом глины с берега? Оказалось, можно, но только с десятогокома. Предыдущие же девять улетели в кустарник на другой берег ручья. Вкустарнике что-то недовольно завозилось, и на берег ручья вышли Ирка сБагровым. За ними, обтекая глиной, хромал подшибленный в глаз Антигон.

– Прости! Я не хотел! – спохватился Меф.

– Ничего страшного, кошмарный уродец! Зато я хотел! –успокоил его кикимор, дергая себя за бакенбарды.

Ирка с Багровым перепрыгнули ручей. Антигон же плюхнулся внего животом и позволил течению нести себя вниз, играя в утопленника.

– Как вы нас нашли? – спросила Даф.

– Валькирии могут найти все, что угодно!.. – сказала Ирка.