Тогда я еще не знала, насколько жестоким может быть мужчина. Хаджи Салман был худшим из тех, кого я встречала, и после того, как он позволил своим охранникам изнасиловать меня, я молилась, чтобы меня продали. Мне уже было не важно кому и куда. Меня даже не пугала мысль о Сирии, откуда труднее сбежать и о которой я когда-то думала как о смертном приговоре. Все лучше, чем оставаться с Салманом. Когда я воображаю суд над ИГИЛ по обвинению в геноциде, я хочу увидеть на нем Хаджи Салмана, которого, как и Салвана, доставят туда живым. Я хочу видеть его в тюрьме, где его будут окружать иракские военные и охранники с автоматами. Я хочу посмотреть на него и услышать, что он будет говорить, не имея за спиной поддержки в виде ИГИЛ. И я хочу, чтобы он посмотрел на меня, вспомнил о том, что сделал со мной, и понял, почему его никогда не освободят.

Я уложила вещи и прошла за водителем наружу. Хаджи Салман находился в доме, но я его не встретила. Проходя мимо Мортеджи и других охранников, я не поднимала головы, потому что мне не хотелось смотреть на них. Когда мы вышли из дома, уже темнело, но было по-прежнему жарко, и мое лицо, которое никто не приказывал закрыть, овевал лишь небольшой песчаный ветерок. Даже снаружи я не ощущала никакой свободы. Я знала, что ни один человек в Мосуле не поможет мне, и меня охватила безнадежность.

На переднее место в небольшом белом автомобиле рядом с водителем сел новый охранник, мужчина, которого я еще не видела.

– Есть хочешь? – спросил он, прежде чем мы тронулись.

Я отрицательно помотала головой, но мы все равно заехали в ресторан. Водитель вынес оттуда несколько завернутых в фольгу сэндвичей, которые он бросил на заднее сиденье рядом со мной вместе с бутылкой воды. Снаружи возле машины ходили люди, покупали еду, садились и ели, разговаривали по телефонам. Мне хотелось открыть дверь и показаться им на глаза. Может, они помогут мне, едва увидят, что происходит? Но я в это не верила. Через фольгу доносился сильный запах мяса с луком, и когда мы тронулись, я закрыла глаза, сдерживая тошноту.

Вскоре мы подъехали к первому блокпосту на окраине Мосула. На нем стояли боевики «Исламского государства» с автоматами и пистолетами. Я выглянула из окна, стараясь разглядеть, действительно ли здесь висят фотографии сбежавших сабайя, о которых говорил Хаджи Салман, но было слишком темно.

– Почему твоя жена не носит никаб? – спросил боевик водителя.

– Это не моя жена, Хаджи, – ответил водитель. – Это сабия.

– Ну, тогда поздравляю, – сказал охранник и махнул рукой, разрешая нам ехать дальше.

К тому времени стало совсем темно. Мы ехали по шоссе на восток от Мосула, проезжая мимо редких автомобилей и грузовиков. В темноте казалось, что иракской пустынной равнине нет ни конца ни края. Куда идти тем, кому удастся сбежать? Как они пройдут мимо блокпостов в Мосуле? А если и пройдут, то как им узнать, в какую сторону бежать по полям, кто им поможет, а кто их выдаст, как долго они проживут без еды и воды? Для этого нужно быть по-настоящему смелой.

– Смотри! – воскликнул водитель, указывая на лежащую на обочине коробку, белую в свете фар. – Интересно, что это?

– Не останавливайся, – предупредил его охранник. – Может, это самодельное взрывное устройство. Их на этой дороге полно.

– Вряд ли, – сказал водитель, останавливаясь метрах в десяти от коробки. На одной ее стороне были буквы и картинки, но их было невозможно разобрать из машины.

– Наверное, чья-то добыча выпала из грузовика. – В голосе водителя чувствовалось возбуждение.

Будучи простым водителем, он зарабатывал мало и, в отличие от высокопоставленных командиров ИГИЛ, редко мог позволить себе приобрести что-то новое. Охранник же продолжал протестовать:

– Никто не бросает хорошие вещи на дороге! Если она взорвется, мы все погибнем!

Невзирая на протесты, водитель вышел из машины, подошел к коробке, нагнулся и стал изучать ее, не прикасаясь.

– Что бы там ни было, это того не стоит, – пробормотал охранник себе под нос.

Я представила, как водитель жадно открывает коробку, и бомба разрывает на части его и нашу машину посреди пустыни. Пусть я умру, но со мной погибнут и эти двое. «Пусть это будет бомба», – молилась я.

Минуту спустя охранник поднял коробку и радостно потащил ее к багажнику.

– Вентиляторы! – торжественно сказал он, укладывая ее. – Два вентилятора, на аккумуляторах.

Охранник вздохнул и помог ему уложить коробку в багажник. Я сидела на заднем сиденье, разочарованная. На втором блокпосту я спросила водителя:

– Хаджи, куда мы едем?

– В Хамданию.

По всей видимости, ИГИЛ уже заняло Хамданию, район на севере провинции Ниневия. Там раньше нес службу мой брат Халед, и он редко рассказывал о ней, но я знала, что там жило много христиан, которые к этому времени, наверное, все ушли или погибли. По пути мы проехали мимо обугленного и перевернутого грузовика «Исламского государства», свидетельства боев за район.

Во время осады Кочо мы пристально следили за нападениями «Исламского государства» на христианские поселения. Как и мы, их жители потеряли свое имущество и дома, построенные на сбережения всей жизни. Иракских христиан также заставили покинуть дома из-за их религии. Как и езиды, иракские христиане боролись за право остаться на своей родине. С годами их становилось все меньше, потому что они переезжали в другие страны, где к ним относились лучше.

После прихода ИГИЛ многие христиане говорили, что скоро в Ираке их совсем не останется. Но когда ИГИЛ пришло в Кочо, я им позавидовала: их предупредили заранее. «Исламское государство» утверждало, что это «народы книги», а не кафиры вроде нас, и им позволили забрать детей и дочерей и скрыться в Курдистане или в Сирии. Некоторые, вместо того чтобы переходить в ислам, просто заплатили штраф. Но даже те, кого изгнали из Мосула, по крайней мере избежали рабства. Езидам такой возможности не предоставили.

Вскоре мы приехали в Хамданию. Без электричества весь город окутала тьма, и повсюду стоял ужасный запах, как будто от гнилого мяса животных. На улицах было тихо, простые жители покинули дома. Остались только террористы, и штаб-квартиры «Исламского государства» освещали огромные генераторы, издававшие посреди ночи громкий шум.

Набирая силу в Ираке, ИГИЛ обещало восстановить разрушенные коммунальные службы в городах и поселках. Когда в своей пропаганде его лидеры не прославляли жестокость, они самодовольно говорили об электричестве, сборе мусора и хороших дорогах, как если бы представляли обычную политическую партию. Люди поверили, потому что они обещали служить им лучше иракского правительства, но в Мосуле я не видела ничего хорошего для простого человека. Хамдания казалась призраком былого города, пустым и темным, пахнущим смертью и населенным только террористами с их пустыми обещаниями.