Он заставлял меня поверить в это, но иногда мне и самой так казалось. Для меня все кончено.

Я уже подумывала, как бы изуродовать себя самой. В центре девушки размазывали пепел и грязь по лицу, спутывали волосы и не мылись, чтобы запах отпугивал покупателей, но я не могла ничего придумать, кроме как поставить синяки на лице или отрезать волосы, за что, как я считала, Салман опять побьет меня. Если я попытаюсь покалечить себя, может быть, он меня убьет? Я так не думала. Я была слишком ценной, и он знал, что смерть станет для меня избавлением. Мне оставалось только гадать, что он сделает. И вот однажды представился случай это проверить.

Вечером Салман вернулся домой с двумя боевиками, которых я раньше не видела. Они были без сабайя.

– Закончила убираться? – спросил он и, когда я ответила, что закончила, приказал мне сидеть остаток вечера в комнате одной.

– На кухне есть еда. Если проголодаешься, скажи Хоссаму, он принесет тебе поесть.

Но сначала он приказал, чтобы я принесла всем чай. Он хотел показать им свою сабия. Я сделала, как было сказано, надев одно из платьев, которые ему нравились, и принесла чай в гостиную. Как обычно, боевики говорили о победах «Исламского государства» в Сирии и Ираке. Я прислушивалась, надеясь узнать что-нибудь о Кочо, но они ни разу не упомянули мою родину.

Помимо двоих гостей в комнате было полно охранников – похоже, они пришли, чтобы разделить ужин с Салманом и его гостями, впервые оставив свои посты за все время, что я находилась в доме. Наверное, никто не охранял сад и не следил за окном ванной комнаты, из которого я могла бы выбраться. И никто не будет стоять рядом с моей дверью, прислушиваясь к тому, что происходит внутри.

После того как я подала чай, Хаджи Салман отпустил меня, и я вернулась наверх. В моей голове уже формировался план, и я двигалась быстро, понимая, что если остановлюсь, то, возможно, отговорю себя, а такой шанс может больше не представиться. Вместо того чтобы идти в свою комнату, я пошла в другую гостиную, где в шкафах лежали одежды езидских девушек и членов семьи бывшего хозяина дома, чтобы найти абайю с никабом. Абайю я нашла быстро, натянув ее поверх платья. Вместо никаба я повязала длинный черный шарф, надеясь, что никто не успеет заметить разницу до тех пор, как я окажусь в безопасности. Потом я подошла к окну.

Второй этаж располагался не слишком высоко, к тому же в стене под окном были выступающие кирпичи. Такая конструкция популярна в Мосуле, это всего лишь украшение, но по этим кирпичам можно спуститься в сад, как по ступенькам лестницы.

Я выглянула из окна, высматривая охранников, которые обычно круглые сутки ходили по саду, но никого не было. К стене сада была прислонена бочка для горючего; она послужила бы идеальной опорой для ног.

За стеной сада проходила дорога, по которой ездили машины, но прохожих на улицах было немного, потому что люди уже вернулись домой на ужин. В сумерках было бы не так заметно, что у меня вместо никаба черный шарф. Я надеялась найти кого-нибудь, кто мне поможет, до того как меня задержат. С собой я взяла только украшения и продуктовую карточку матери, спрятав их в бюстгальтере.

Я осторожно перекинула через подоконник сначала одну ногу, затем другую, стараясь нащупать выступающие кирпичи. Пока я цеплялась за подоконник, у меня дрожали руки, но я быстро нашла кирпичи и немного успокоилась. Спускаться не должно быть слишком трудно. Только я начала высматривать кирпичи ниже, как снизу послышался щелчок взводимого затвора. Я замерла, согнувшись и наполовину высунувшись наружу.

– Лезь внутрь! – произнес мужской голос, и я, не глядя вниз, залезла через окно обратно и упала на пол.

Сердце у меня билось от страха. Я не знала, кто увидел меня, но тут же в гостиную ворвались все охранники Хаджи Салмана вместе со своим хозяином. Я сжалась в комок под окном и лежала так, пока ко мне кто-то не подошел. Я подняла голову и увидела Хажди Салмана. Вскочив на ноги, я побежала в свою комнату.

Дверь распахнулась, и вошел Хаджи Салман с кнутом в руках. Завизжав, я бросилась на кровать и накрылась одеялом с головой, словно испуганный ребенок. Салман встал рядом с кроватью и, не говоря ни слова, принялся хлестать меня кнутом. Удары сыпались один за другим, и одеяло почти не защищало меня от его гнева.

– А ну вылезай! – кричал он так громко, что у меня звенело в ушах. – Вылезай из-под одеяла и раздевайся!

Выбора у меня не было. Я скинула одеяло и принялась медленно раздеваться на глазах нависшего надо мной Салмана. Почти полностью голая, я встала перед ним, продолжая беззвучно плакать и ожидая, что же он сделает со мной дальше. Я ожидала, что он меня изнасилует, но он направился к двери.

– Надия, я же говорил тебе, что, если ты попытаешься сбежать, с тобой случится что-то очень плохое, – к нему вернулся спокойный тон.

Не успел он выйти, как в комнату зашли Мортеджа, Яхья, Хоссам и три других охранника. Увидев их, я сразу поняла, в чем будет заключаться наказание. Мортеджа первым забрался на кровать. Я пыталась остановить его, но он был слишком сильным. Он прижал меня, и я не могла ничего сделать.

После Мортеджи меня изнасиловал другой охранник. Я кричала, звала маму и брата Хайри. В Кочо они всегда приходили на помощь, даже если я чуть-чуть обжигала палец и звала их. В Мосуле я оказалась одна, и от них остались только имена. Теперь ничего не мешало этим людям издеваться надо мной. Последнее, что я помню о той ночи, – лицо одного из охранников, когда он подходил ко мне. Перед тем как в свою очередь изнасиловать меня, он снял очки и аккуратно положил их на стол. Наверное, боялся, что они разобьются.

Утром я проснулась одна и раздетая, не в силах пошевелиться. Кто-то набросил на меня одеяло. Когда я попыталась встать и дотянуться до одежды, у меня закружилась голова и заныло все тело. С каждым движением я боялась, что снова потеряю сознание; перед моими глазами словно опускалась темная пелена, и мир превращался в тень.

Я пошла в ванную, чтобы принять душ. Тело мое покрывала оставленная мужчинами грязь, и, включив воду, я долго стояла под душем и плакала. Потом я тщательно терла себя, чистила зубы, лицо, волосы, умоляя Бога помочь мне и простить меня.

После я вернулась в свою комнату и легла на диван. Кровать все еще пахла изнасиловавшими меня мужчинами. Никто ко мне не заходил, хотя я слышала, как они переговариваются в коридоре, и мне удалось немного заснуть. Мне ничего не снилось. Когда я открыла глаза, передо мной стоял шофер Салмана и тряс меня за плечо.

– Просыпайся, Надия. Вставай, одевайся. Пора ехать.

– Куда мы едем? – спросила я, складывая вещи в свою черную сумку.

– Не знаю, – ответил он. – Хаджи Салман продал тебя.

10

Когда я впервые узнала, что происходит с езидскими девушками, я молилась о том, чтобы оставаться у одного мужчины. Один раз быть проданной и лишиться человеческого достоинства – это уже достаточно плохо. Я не могла даже подумать о том, как меня будут передавать от одного боевика другому, перевозить из дома в дом и, возможно, даже переправлять через границу в Сирию, словно вещь на рынке, словно мешок с мукой в кузове грузовика.