Бетти оглядела четыре стула у стола, царапины на стенах. На красном линолеуме перед раковиной виднелось потертое пятно – именно там, где стояла Сара, моя посуду. На кухонной стойке – все тот же радиоприемник, наверное, до сих пор настроенный на волну WKMH, Kenner-13, станцию, по которой отец слушал трансляции матчей «Тигров». Бетти задумалась, бывал ли после того злополучного Дня благодарения, когда они с Джо настояли на званом ужине, в их доме хоть кто-нибудь, кроме матери и сестры. Сара нелегко сходилась с людьми. «Моя семья – все, что мне надо, – говаривала она и добавляла: – Чужаки нам ни к чему». Ей вполне хватало компании сестер, Эллен и Айрис. Летом все трое снимали домик на озере Эри: Эллен с мужем, Максом, которого никто не любил, их сыновья Джерри и Аллан и Айрис, эффектная и незамужняя, которая красила губы красной помадой и курила ментоловые сигареты. Айрис привозила Бетти и Джо конфеты из кондитерского парафина, сделанные в форме губ, а Эллен забиралась в лодку и отплывала на середину озера, объявляя во всеуслышание, что хочет порыбачить, в то время как все прекрасно знали, что она удирает от воплей младенца Джерри и бесконечных просьб мужа принести ему то сэндвичей, то пива.

В конце концов Эллен с Максом переехали в Сент-Луис, где ему предложили работу, Айрис умерла от рака груди через два года после Кена. Хотя Сара и упоминала «девочек» из универмага, она отзывалась о них как о единой безымянной массе. Иногда Сара ходила с «девочками» выпить, раз или два в году они отправлялись куда-нибудь поужинать, однако Бетти сильно сомневалась, что мать приглашает их к себе домой.

– Приеду, как только смогу! – пообещала Бетти, испытывая грусть и сожаление, потому что снова солгала.

На следующее утро по пути на работу Сара высадила ее на автобусной остановке. К десяти часам Бетти уже была в Энн-Арборе, к полудню – в постели Девона Брейди.

– Как прошел разговор с матерью, малышка Алиса? – спросил Девон, потянувшись за трубкой, которую набил к приходу Бетти. Он зажег ее, глубоко затянулся и прильнул к губам девушки, вдувая дым ей в рот. – О чем говорили?

– О летних курсах, – ответила Бетти, как только смогла дышать снова. Ей не хотелось рассказывать Дэву, насколько маленькой и измотанной выглядела мама на кухне, где даже воздух казался старым и спертым. – Сказала ей, что они входят в учебную программу.

Дэв стиснул ягодицы Бетти и притянул ее к себе.

– Обучение только для взрослых!

Дэв был на шесть лет старше и гораздо опытнее, чем знакомые ребята Бетти. Он называл себя студентом, хотя на самом деле занимался весьма прибыльным делом, торгуя продукцией популярной, пусть и нелегальной. Мысленно Бетти называла его Кондитером, потому что у него имелись неисчерпаемые запасы всяческих лакомств: марихуана, которую он покупал мешками для мусора, а продавал косяками, крышечками или унциями; волшебные грибы, сушеные и сморщенные, похожие на отрезанные уши или губы; и, конечно, знаменитая и всеми любимая кислота, которая гарантированно давала очень ровный кайф. В ящиках комода Дэв хранил бутылочки с разнообразными таблетками всех размеров и цветов. Однажды Бетти поинтересовалась, не боится ли Дэв держать столько всего у себя дома. Он одарил ее медленной, лукавой улыбкой, от которой Бетти таяла, как мороженое, и ответил: «Рецепты у меня есть. Точнее, рецепты – не проблема».

Большинство комнат в общежитиях и квартиры знакомых ребят, где бывала Бетти, варьировались от просто неряшливых до совершенно запущенных. Полуподвал, в котором обитал Дэв, располагался на нижнем этаже викторианского особняка на Черч-стрит, и там царил идеальный порядок. Деревянные полы он содержал в безупречной чистоте – их подметали утром и вечером. В гостиной целую стену занимали книжные полки из необработанных досок и шлакоблоков, на них стояли сборники поэзии, книги по философии и политической истории, биографии генералов и президентов, мучеников и святых. Над кирпичным камином висел красно-белый плакат с гравюрой женской головы с безмятежной улыбкой, цветами в волосах и надписью: «Занимайтесь искусством, а не войной». Диван был застелен индийской тканью с набивным рисунком. В спальне – латунная кровать с лоскутным одеялом из квадратиков вельвета и бархата, полосатого и узорчатого хлопка. Его сшила бабушка Дэва. «Вот – моя детская курточка, – указал он на квадрат джинсовой ткани, – вот – любимое платье моей матери», – проговорил он, ведя рукой Бетти по красному лоскуту в горошек, и сунул ее под одеяло.

– А вот моя любимая штучка, – прошептала Бетти, коснувшись пениса Дэва и поглаживая его, как учил он. Девон был жилистым, с мускулистым торсом и ногами, с неожиданно мягкими темными волосами на груди. Пальцы на ногах – почти такие же длинные, как и на руках, и иногда он развлекал Бетти, поднимая ими карандаш и записывая ее имя ногой.

Бетти воображала, что история жизни Дэва достойна его пиратского облика, что он вырос в море или в бродячем цирке. Однако прошлое ее любимого оказалось весьма прозаичным. Родители были мичиганцами в третьем поколении, работали вместе, отец – стоматолог, мать – врач-гигиенист. «По крайней мере, теперь понятно, почему у тебя такие зубы», – вздохнула Бетти, выслушав признание, которое он завершил ослепительной улыбкой. Три старшие сестры Девона, все замужние, также наверняка обладали превосходными зубами.

– Они домохозяйки, – презрительно сообщил Дэв. Каждый раз, ставя песню Пита Сигера Little Boxes, он вспоминал своих сестер, живущих в маленьких квадратных домиках вроде того, в котором выросла Бетти на Альгамбра-стрит. Одна сестра вышла замуж за банкира, вторая – за юриста, третья, младшая, – за друга Девона, учившегося на момент их знакомства в художественном колледже. Тот собирался стать гончаром, но сестра Дэва, Мелинда, объяснила ему, что так не пойдет. Теперь он тоже учится на юриста, и Мелинда ждет ребенка.

– Ну кто-то же должен заводить детей, – заметила Бетти, услышав историю бедняги Рэндала, бывшего гончара и будущего юриста. – Кто-то должен чистить людям зубы. Кому-то приходится жить в этих домиках и выполнять эту работу.

– Только не мне! – воскликнул Девон, легонько целуя Бетти в прикрытые веки. – Только не нам с тобой.

Перебравшись в Энн-Арбор, Бетти боялась, что Девон ее не вспомнит или, хуже того, у нее вообще не получится его найти. Целых три недели она ходила на все вечеринки подряд, нацепив на волосы синюю повязку, как Алиса из «Алисы в Стране чудес», чтобы Дэв узнал ее сразу. Ребята приглашали ее танцевать, предлагали проводить до дома, но Бетти их не хотела. Она хотела лишь Кондитера, волшебника Дэва, который с помощью кусочка бумаги заставил ее покинуть границы тела и разума и забыть все плохое, что с ней случилось.

Однажды на концерте в подвале церкви она столкнулась с Гарольдом Джефферсоном.

– О, привет, Гарольд! – воскликнула Бетти.

Его шевелюра в стиле «афро» разрослась еще пышнее, но улыбка осталась прежней.

– Тебе нравится на первом курсе? – спросил он. Дашики Гарольд больше не носил, зато на лацкане Бетти разглядела булавку с пацификом. – Мальчики небось прохода не дают?