Появился «Tertium Organum» Успенского. Майкл около часа размышлял над ним. Ум его боролся с бесконечностью. Тема книги представление о четвертом измерении материи. Майкл читал: Ничто (в действительности) не рождается и ничто не умирает. Но это только так кажется, потому что мы видим только сектор вещей. В действительности круг нашей жизни только сектор чего-то, и это что-то, несомненно, существует до рождения, т. е. до появления круга в нашем трехмерном пространстве, и продолжает существовать после смерти, т. е. после исчезновения круга из поля нашего зрения».

Майкл думал так же. Но, когда он пытался размышлять об этом, его ум отказывался уничтожить границы, проведенные пространством и временем. Концепция души у него была вполне реальная и определенная, как коробка спичек, а потому совершенно не могла уместиться в словах.

5

Мисс Вайолет Флеминг внесла в монастырскую тишину библиотеки плотское очарование своей ауры. Ее появление было неожиданно и вытекало из ее собственного побуждения. Возможно, что оно было даже и непреднамеренно.

Это была круглолицая черноволосая девушка, слегка картавая, с умными черными глазами и манерами чересчур неопытной дебютантки.

– Ох, я так устала, что просто падаю, – сказала она Стонеру, который с обычной предупредительностью двинулся ей навстречу. – Танцевала сегодня до самого утра. Если бы вы теперь мне дали хороший романчик, я бы легла в кроватку и помурлыкала.

Она взглянула на него, и в ее глазах что-то неожиданно и ярко блеснуло, как будто из них вдруг выглянул живой зверек, потом она опустила ресницы. Полузакрыв глаза, она продолжала разговор со Стонером.

– Какой роман вы бы хотели, мисс Флеминг? – спрашивал он.

– Не знаю. Что-нибудь пикантное…

Опершись руками на спинки двух стульев, она с детской игривостью приподнялась и стала на них качаться.

– Говорят, что «Цинтия и звезда» – хорошая вещь, дайте я ее посмотрю, но если начинается неинтересно, я ее вам тут же отдам…

Заметив в стороне Майкла Уэбба, погруженного в чтение, она моментально переменила свой план.

– Ax, мне так надоели глупые романы! На самом деле я люблю серьезные книги. У вас есть что-нибудь по философии.

– Могу сказать, что кое-что имеется, – ответил Стонер. – А что именно?

– Что-нибудь фундаментальное, – сказала она, произнося «фундаментальное» по слогам.

– О, я массу читала серьезного, м-р Стонер. У нас дома есть Ральф Вальдо Эмерсон и Ральф Вальдо Трайн. А как вы думаете, они не родственники? Обоих зовут одинаково.

Стонер отнесся к вопросу очень вдумчиво. Он удивился что ему самому это не приходило в голову.

– Не знаю, – признался он. – Это весьма интересный момент. Я могу взглянуть в… – Его глаза с любовью обратились к полкам литературных биографий.

– Не трудитесь, – сказала она, – это неважно. Мне надо интересную хорошую книжку по философии. Что-нибудь глубокое.

Она понизила голос на слове «глубокое» и встряхнула головой, как это делают женщины, когда хотят быть убедительными. От нее пахло жасмином, – ее горничная перекладывала ее белье жасминовым саше. В широком открытом вырезе платья Стонер видел изящный изгиб ее груди. Она казалась холеным игривым животным, которого судьба сделала общим баловнем.

– Не хотите ли взять «Критику чистого разума» Канта? – спросил Стонер. – Это довольно глубокая вещь.

Стонера смущало какое-то неуловимое, неопределенное внутреннее ощущение. Он вспомнил, что испытывал нечто подобное в былые дни в старой нью-йоркской публичной библиотеке, когда похожая на сову девушка склонялась над ним, задавая вопросы, и ее теплое дыхание касалось его щеки.

– Это чудесно! Кант такой удивительный! – прокартавила она и перевела глаза на Майкла, сидевшего в своем углу и не замечавшего ее присутствия.

Она вызывала в уме представление о веселом игривом леопарде в клетке с кроликами. «Черт возьми! – сказал сам про себя Стонер, вынимая шедевр Канта и сдувая с него пыль, – черт возьми!»

Взяв подмышку сугубо трудный трактат кислого кенигсбергского профессора, мисс Флеминг направилась в угол, где сидел Майкл.

– Ах, мистер Уэбб! Так вот вы где! – прошептала она. Работаете здесь, пока мы тратим время на пустяки. Неудивительно, что ваш разговор так интересен. Можно здесь сесть? Или я мешаю? Майкл протянул спичку к ее папироске, и она опустилась в одно из глубоких библиотечных кресел; когда вы в них сидите, вам кажется, что вы уселись на полу.

– Да. Я укрылся тут, – сказал он. – Чем вы там развлекаетесь?

– Да ничего особенного. Как всегда. Вчера очень весело танцевали в клубе… Почему вы не были? Мне вас очень недоставало.

– Вам меня недоставало, мисс Флеминг? Вы шутите! Я вам не нужен. Я почти не танцую.

– Но мне вас недоставало, – продолжала настаивать мисс Флеминг. Говоря это, она опустила глаза и рисовала пальцем узоры на переплете книги, лежавшей у нее на коленях. Танцы меня вовсе не занимают. Для меня это просто общественная обязанность. Я ненавижу пустых людей.

– Я очень сожалею, что там не был, если вам меня недоставало, – сказал Майкл, внимательно глядя, как она выводит цифру 8. Очень мило с вашей стороны.

– О, я страшно люблю людей, которые что-нибудь создали, – сказала она неожиданно и подняла голову.

Он подумал, что ее глаза похожи на темные озера, невероятно глубокие или нелепо мелкие.

– Я восхищаюсь также и женщинами, у которых замечательное дарование. Правда! Мисс Торнтон, например – удивительна! Пока она была здесь, я просто… ну, я просто обожала ее!

– Да, она замечательная девушка, – ответил Майкл.

– Кажется, вы ею восхищаетесь так же, как я, м-р Уэбб? – засмеялась она. – Вы полдня проболтали с ней на лугу. Она счастливая женщина, но в некотором отношении ей не приходится завидовать.

– Вот как? В каком же именно?

– Она холодна, как лед, – произнесла мисс Флеминг, меланхолично склонив головку. Но вы, конечно, должны были это сами заметить. Ужасно жаль! Такая талантливая и такое отсутствие способности чувствовать! Она мне признавалась, что никогда не может полюбить мужчину – ни за что. Она сама это говорит.

– Как это печально. Но, может быть, это происходит не от недостатка чувствительности, а от самообладания? – сказал Майкл. – Самообладание – прекрасное чувство.

Мисс Флеминг тряхнула головкой и лукаво усмехнулась.

– Нет, она мне сама говорила, что сколько раз пробовала полюбить какого-нибудь мужчину, но ничего не выходило.

– С вами этого не может случиться, мисс Флеминг? – равнодушно спросил он.

– Я могла бы… Но не следует задавать таких интимных вопросов. Я вам на них не стану отвечать. – Она рассмеялась серебристым смехом. – Не зовите меня мисс Флеминг. Это ужасно официально. Меня зовут Вайолет. Я не решаюсь назвать вас не по фамилии. Вы такой великий философ. А я глупая девочка.

– Не клевещите на себя, Вайолет, – сказал Майкл серьезно, – вы не глупы, и отлично это знаете. И я знаю. Я удивляюсь вашим способностям.

– Вы шутите. Но и во мне есть серьезная сторона, м-р Уэбб. Я интересуюсь массой вещей, о которых никто не подозревает.

– Не сомневаюсь… Я вижу, что вы читаете Канта. Это действительно очень серьезное дело. Изящно склонив головку на бок, она заглянула в первые страницы «Критики».

– Я убеждена, что буду просто обожать эту книгу! Такие писатели заставляют нас думать. Но, по-видимому, это довольно-таки трудно.

Она закрыла книгу и с внезапным вдохновением взглянула на Майкла.

– Пожалуйста, расскажите мне о Канте. Расскажите про его философию. Конечно, я кое-что знаю о нем, только очень мало. Но я так интересуюсь всем этим, и мне страшно бы хотелось послушать, что вы о нем скажете.

– Э-э, это довольно сложная тема, – с сомнением сказал Майкл.

– Пожалуйста, расскажите хоть немного. Не будьте со мной таким молчаливым.

– Хорошо. Кант был старый чудак, скончавшийся приблизительно тогда, когда родилась ваша пра-пра-прабабушка. Он был немец, профессор. Эта книга – его величайшее произведение – чистая метафизика, как вам известно; но он был также крупным ученым. Он создал теорию туманностей.

– Ах, мы проходили это в школе, – оживленно прервала его мисс Флеминг. – Это о происхождении