сказала мисс Меррифильд, когда мисс Торнтон ушла. Между нами ничего нет общего, но, по-видимому, она меня очень любит. Не понимаю, почему!

– Боюсь, что я не имел у нее успеха, – заметил Майкл.

– Но вы как будто упоминали о пьесе? – спросила мисс Меррифильд. – Вы заняты пьесой для нее?

– Не похоже, – сказал Майкл. Я занят тем, что не пишу для нее пьесы.

– О! Что это у вас в руке? – Мисс Меррифильд показала, на палку, на которой были видны глаза и лица.

Майкл объяснил.

– Я расскажу вам эту историю, если угодно. Вот круглолицая девушка на верхушке палки. Имя ее Гунжу. Она дочь великого вождя (кончик ножа скользит ниже по палке), у него самый большой рот и самый громкий голос во всем племени. Девица Гунжу, утоляя жажду у ручья, нечаянно проглатывает маленькую змейку. В результате этой неосмотрительности она дает жизнь сыну – Ворону, которого зовут Блурр. Ворон будет вот тут. Видите, его клюв уже вырезан. Блурр – мелкий жулик. Он отправляется на промысел, достает солнце, луну и звезды, прячет в сундучок и приносит матери… Видите, тут сундучок? На нем сидит Гунжу. Все потрясены: обойтись без солнца, луны и звезд – невозможно… Блурр от природы монополист – не говорит никому ни слова, а все бесятся от злости. Теперь ввязывается в эту историю великий воин, по имени Макко. Вот видите – Макко, он держит в руках дубинку, как ребенок куклу.

Мисс Меррифильд кивнула и потрогала Макко пальцем.

– Макко от природы противник монополии и храбрый вояка. Он громко хвастается своими планами. Он собирается убить Ворона дубинкой и вернуть небесные светила на свое место. Он идет по дороге, машет дубинкой и для практики разбивает несколько черепов. Когда он доходит до Ворона, то Блурр быстро выклевывает его глаза. Таков конец Макко. Макко пропал, и все теряют надежду. Большинство признает, что Блурр имел неоспоримое право на солнце, луну и звезды. Тогда с юга приходит человек без дубинки – человек, исполненный всяческой хитрости. Вот он на палке, как раз под Макко. Пока намечен только силуэт. Его зовут Тлак. Он говорит, что пришел любоваться на Гунжу и на ее сына Ворона. Он принес с собой мешок с какими-то странными красными вкусными ягодами. Вероятно, это вишни, – я так думаю, – которыми он угощает Ворона. Блурр съедает их так много, что впадает в оцепенение. Вот он у меня здесь лежит на боку. Майкл указал на конец палки. После чего хитрый человек ухаживает за Гунжу и крадет у нее сундучок с солнцем, луной и звездами. Затем он сажает Блурра в клетку. Ворон приходит в себя, но он уже в плену. Тлак берет в одну руку сундучок, в другую – клетку и уходит. Он великодушно возвращает на место солнце, луну и звезды и таким образом делается благодетелем человечества. До конца своей жизни он вполне обеспечен, тем, что показывает Блурра в клетке. Мораль говорящей палки та, что хитрость – драгоценнейший дар природы.

– Как интересно! – воскликнула мисс Меррифильд. Это совершенно примитивно. Фольклор? – Да, фольклор, – ответил Майкл. Если хотите, я подарю вам эту палку, когда закончу.

– Благодарю, – ответила она. Как давно я не встречала такого щедрого человека: вы меня развлекаете, вы предлагаете починить машину…

– Предлагаем? – прервал ее Майкл. – Нет, мы ее непременно починим, Хэнтер, верно?

– Конечно, – подтвердил Хэнтер.

3

Возвращаясь к Эллерману в «Тенистый Луг», они издали увидали в широком окне нижнего этажа Бинго, погруженного в чтение газеты.

– Обождите минуту, – сказал коротко Хэнтер. – Я хочу попробовать исполнить ваш совет и свалять дурака.

Майкл ждал у двери. Хэнтер взошел в комнату, сделал гримасу и залаял на Эллермана-младшего: Bay-Bay-Bay! Потом полаял еще, подражая сторожевой собаке.

– Эй, вы! – удивился Бинго. Чего вы на меня лаете? Сбесились, что ли?

– Ой, да разве это вы? – ответил Хэнтер.

– Ох, подучил вас кто-нибудь. Ей-богу, я даже знаю кто! – в восторге вопил Бинго. – Садитесь и выпьем.

Майкл заглянул в комнату. Бинго и Хэнтер сидели перед высокими бокалами. Поднимаясь к себе наверх, он чувствовал себя как человек, сделавший доброе дело.

Глава пятнадцатая

Венера и философы

1

В душе Ричарда Эллермана не было никакого стремления к красоте. Он был совершенно лишен художественного чутья. Он любил комфорт. Но если был дан комфорт, то ему было совершенно все равно, где жить: в деревянной казарме на голом холме или в мраморном дворце среди парка. Тем не менее, его огромный дом был полон редкими и прекрасными предметами искусства. Он был крупный коллекционер всех редких и дорогих вещей. Это было следствием грызущей его жажды власти, спасением от мучительного чувства неравенства, которым он страдал, как от жестокой болезни с дней своего нищенского детства. Его самолюбие жило и питалось тем, что он обладал вещами, которыми восхищались другие люди. Ему принадлежало то, перед чем потрясенные красотой люди готовы были упасть на колени.

В его природе была склонность к показному. В других условиях он мог смахивать на Барнума. Здесь это смягчалось тоном большого барина, гостеприимно показывающего свое поместье. Он любил показывать свои коллекции и говорить об их редкости, стоимости и трудностях, с которыми он их приобрел. Он интересовался приобретением только материальных предметов, отнюдь не идей.

Майкл Уэбб был совсем другой человек. Он собирал идеи, как Ричард Эллерман табакерки. Они были страшно далеки друг от друга по своим целям и стремлениям.

В десять часов утра Ричард Эллерман лично водил гостей по «Тенистому Лугу». Таков был его неизменный обычай, когда в доме бывали новые гости. Обычно он придерживался одного и того же плана. Прежде всего фламандцы в большом холле, Рембрандт, Герар, Доу, Гоббема, Давид Теньер-младший, Ван-Дейк, Рубенс. У него были хорошие образцы работ этих художников – темные полотна, которые заставляли думать о низком небе и зимних закатах. Между ними висел сомнительный Питер де-Хоох, с ясным, резким светом, блеском мраморных плит и безупречных полов. Эллерман был совершенно уверен в подлинности каждой вещи, ибо ничего не покупал без указаний опытных экспертов. Его быстрые описания отличались банальностью, краткостью и точностью и никогда не изменялись, как описания в торговых каталогах. В одной из комнат висели новые испанцы. Вспышки красок Гойи – тореадор, страстные лица, желтые стены, прозрачное небо, жесткий свет, стальные тени и невыразимая прелесть моря и неба Сороллы-и-Бастида. В тоне Эллермана слышалось хвастливое презрение: «За этот кусок крашеной тряпки уплачено тридцать тысяч долларов, – говорил он. – Я сомневаюсь, чтобы он этого стоил». Потом шли бронзы. Он любовно ласкал статуэтку лошади, вставшей на дыбы, работы Гудзона Борглума. Oн действительно любил эту вещь и тонкие медальоны Пизанелло. Потом шли венецианские подсвечники и современные эмали из Парижа и Лиможа.

Затем он открывал дверь в стене и освещал электрическим светом ряд покрытых ковром ступеней. «Пойдемте туда, предлагал он, – я покажу вам коллекцию, которой нет подобной в мире».

Это была коллекция бутылок в огромной ярко освещенной комнате. Действительно это было поразительно. Тут было более пяти тысяч бутылок – образцы всех веков, начиная от древне-египетских, кончая современными. Бутылки из стекла, серебра, меди, яшмы, кожи. Бутылки красивые, смешные, безобразные, странные. Я помню одну в виде шара. Она была сделана из четырех сплетшихся змей. Головы змей являлись горлышками. Все четыре змеи были разного цвета – красная, синяя, зеленая, и желтая. И тело каждой змеи представляло отдельную бутылку.

Потом шла библиотека, где библиотекарь показывал Кельмскоттского Чосера на пергаменте, первое издание Робинзона Крузо и листы Библии XV века. Гости с хозяином во главе хором выражали приличествующее восхищение. Следующий номер был лабиринт.

Эллерман заранее радовался, как гости там запутаются. Майкл чувствовал себя