Я смутно заподозрила, что Соне гораздо больше лет, чем показалось мне вначале.

– А ваши родители? – спросила я. – Они как относились к таким... методам воспитания.

– Они погибли, – ответила Соня. – Автокатастрофа. Мне было всего два года. Они с отцом ехали с дачи, мама была за рулем. Говорили, она всегда водила несколько... эксцентрично. У мамы был характер, она была консерваторка, красавица. Гастролировала с концертами, большой успех имела. У меня до сих пор хранятся афиши. А замуж вышла за совсем простого человека, мелкого служащего. Дед никак не мог с этим смириться, не давал ей зарегистрировать брак, прятал ее паспорт. Успокоился, только когда узнал, что дочь беременна. Когда мать родила, увез ее из родильного дома к себе, не хотел отпускать в ту квартиру, где она жила с мужем. Сказал даже: «Езжай туда одна, а ребенка оставь нам с матерью. Мы ее вырастим». Она не согласилась, конечно. Но через два года я все равно к ним вернулась...

Я сидела почти не дыша, у меня щипало в носу. Было жалко и Сонину маму, и Соню, и даже ее деда – властного, но хорошего, должно быть, человека.

– Растили они меня, как принцессу, – в смысле, следили, чтобы я с чернью не сближалась. Очень боялись, что повторю мамину судьбу. А я так и не поняла, что такого ужасного было в ее замужестве? Они даже фотографий отца не сохранили, не знаю, как он выглядел. Бабушка в разговоре с подругой называла его «кобель» и «черт» – она слова, бывало, употребляла удивительно грубые, несмотря на то что была дамой вполне интеллигентной... Так я нарисовала такого чертика с грустной собачьей мордой и написала «папа». Бабушка нашла и очень сердилась, сердилась и смеялась одновременно. Гоняли они моих кавалеров, запугивали меня, как могли – и болезнями постыдными, и «в подоле принесешь», и позор-то это какой для девушки на всю жизнь... Помню, пошла в кино с мальчишками, с одноклассниками, а дед уехал как раз куда-то на встречу с однополчанами. Вот мы и решили после сеанса еще погулять немножко, да и загулялись. Так вот мы идем по улице – уже темно, мне не по себе, а бабушка увидела нас с балкона и выбежала. Бежит она нам навстречу – как сейчас вижу! – такая высокая, стройная, седые волосы стоят вокруг лица, как у Медузы горгоны, на ней красный шелковый халат с вышитыми драконами, и от движения кажется, что драконы ожили и шевелятся. И она кричит: «Где твоя девичья честь?! Где твоя девичья честь?!» Мальчишки испугались да как прыснули врассыпную... А из окон соседи выглядывают, стыдобища! В общем... А вот мы уже и приехали.

Я взглянула на Соню новыми глазами. До этой короткой исповеди в автомобиле она казалась мне небожительницей, высшим существом, женщиной, которая сама распоряжается своей жизнью. Теперь к этому преклонению примешалось чувство жалости, Соня стала мне ближе, как будто рядом со мной сидела моя ровесница и жаловалась, что родители не отпустили ее в клуб с мальчиком.

Ее квартира представляла собой такой разительный контраст с домом ее бабушки и дедушки, что вряд ли это можно было считать простой случайностью. Там были укромные углы, закутки и мебель, много мебели, торчащей изо всех углов прихотливо выгнутыми ножками, рукоятками, какими-то загогулинами и завитками. Здесь было много свободного пространства и минимум обстановки. Там был дубовый паркет, пыльные шторы, ковры, плюш и бархат – здесь гладкие, белые доски пола, легкие жалюзи на окнах. В той квартире был полумрак, а здесь свет, много света. Он шел отовсюду – и из огромных окон, и с потолка, от стен, даже, кажется, снизу, из пола. Я подумала, что обилие этого теплого розоватого света должно самым благоприятным образом сказываться на внешности женщины – мне самой очень польстило большое зеркало в прихожей.

В Сониной кухне я припомнила душевую кабину, выглядевшую, как машина времени. Это явно был ее вкус – кухня походила на космический корабль, казалось, что она вот-вот сорвется и взлетит в стратосферу, оставляя за собой след рычащего пламени из газовых горелок. Хромированные поверхности, идеально прозрачное стекло, нигде ни одного пятнышка, ни одной туманности. На этой кухне нельзя было найти, к примеру, стыдливо втиснутое в уголок и присохшее там полотенце, здесь было куда чище, чем на кухне в «Boule de Suif».

Соня смотрела на меня с улыбкой – видимо, ей льстило мое простодушное восхищение.

– Ну так как, мастерица? Подходят ли мои скромные пенаты для вашего кулинарного мастерства? Ножи... Разделочные доски... Сковороды... Всего ли тут достаточно?

– Не то слово, – пробормотала я. – Пожалуй, даже чересчур. А что вот это такое?

Неопознанный прибор выглядел как внушительных объемов кастрюля, снабженная выключателями, датчиками, трубочками и проводками. Ничего подобного я в жизни не видела.

– А вы как думаете? На что похоже?

– На соковарку. У нас дома была такая, из нержавейки.

Соня несколько раз свела ладони, бесшумно аплодируя мне.

– Вы почти угадали. Пожалуй, вы и в самом деле гений кулинарии, такая интуиция. Видите ли, сей суперсовременный прибор называется «Гастровак». Французы мне подарили. Так вот, эта штука может придать одному продукту вкус другого. Понимаете?

– Не совсем. Как это может произойти?

– Ах, да я и сама не знаю. При нем была инструкция, но она на французском языке. А я во французском не сильна, так, могу поддержать салонную беседу. Что-то там было о принципе вакуумного отжима. В общем, ты кладешь туда два продукта, один из которых полностью выжимается, а его соком насыщается другой продукт. То есть это действительно в своем роде соковыжималка... И соковжималка одновременно.

– Но это же потрясающе, – пробормотала я, таращась на необыкновенный агрегат.

– В общем, да. Хотя ни за чем не нужно, так, игрушка. Можно приготовить, например, груши со вкусом мяса...

– Рыбу со вкусом бананов...

– Креветки со вкусом сала!

– Сало со вкусом шоколада!

Мы расхохотались.

– Надо будет сказать господину Риво, – сказала я сквозь смех. – Знает ли он что-нибудь о таком приборе?

– Вы знакомы с Мишелем Риво? – подняла узкие брови Соня.

– Да. Я же вам говорила. Академия вкуса...

– Возможно, возможно. Я просто плохо вас поняла. Значит, эти курсы ведет сам Риво? Ну что ж, это прекрасно. Тогда, может быть, остановимся на французской кухне? И вы приготовите нам что-то из того, чему вас научил ваш мастер.

Я была рада ее энтузиазму, но все же у меня в голове не укладывалось – значит, она не знала или не помнила о том, что я учусь у Мишеля Риво... Так что же, пригласила первую попавшуюся девчонку-поваришку готовить свой фуршет? Это было непонятно, немыслимо. Но Соня смотрела на меня с таким веселым ожиданием в глазах и так бодро похлопывала блокнотом по мраморной столешнице, что я отмела все сомнения и сказала:

– Тогда приступим. Вот что я хочу предложить: во-первых, жюльен «Сен-Жак» – креветки, мидии, гребешок, грибы в сливочном соусе под сырной корочкой. Потом мусс из лосося, запеченный в тарталетках. Медальоны из телятины в соусе демиглас... Две-три разновидности канапе: канапе «По-нормандски» с голубым сливочным сыром, яблоками и поджаренными грецкими орехами; канапе «Провансаль» – мидии на гренке с шафрановым соусом; канапе «Бри сыр» – бри, обжаренный в сухарях, со свежей малиной. Ну и на десерт профитроли с лимонной начинкой и мусс «Ментенон», трехслойный – из горького шоколада, желированного шампанского и ананаса. Любимый десерт Людовика XIV... Или Людовика XV, я их путаю, признаться.