Вкус листьев коки - Карин Мюллер

Во всем виновата карта. Когда приходит время переезжать, я каждый раз залезаю на кровать и встаю на цыпочки, чтобы отклеить ее с потолка. Осторожно отдираю уголки с затвердевшими слоями пожелтевшего скотча и сворачиваю карту в рулон. На время даже забываю о ней. Но потом, в один прекрасный день, сидя в своей новой квартире и разгребая завалы из кастрюль и походного снаряжения, я открываю коробку и – вуаля! Сначала я думаю, не спрятать ли ее в старый учебник по токсикологии, туда, куда годами не сунусь. Но потом иду за скотчем и прилепляю карту на место. И обещаю, что этот раз будет последним.

Двенадцать лет назад я села и со скуки начертила на карте двадцать один исторический маршрут – Шелковый путь, Соляной путь, Бирманская дорога, тропа Хошимина… Я использовала красный несмываемый маркер, и краска просочилась сквозь бумагу, частично отпечатавшись на столе. Помню, я тогда разозлилась, что придется ежедневно лицезреть последствия своей небрежности.

С тех пор, лежа по ночам в кровати, я мысленно отправляюсь в путешествие по этим дорогам. Одна линия неизменно притягивает мой взгляд: она тянется вниз по хребту Анд, вдоль второго по высоте горного массива в мире, и берет начало у колумбийской границы, к югу от той точки, где широкий материк сужается, как носик чайника, и начинается Центральная Америка. Тропа идет широким полумесяцем к югу и на восток, через Эквадор и Перу. По западную сторону раскинулось бесплодное побережье – края столь засушливые, что местные жители слагают сказки и мифы о воде, падающей с неба. К востоку простираются темные и непроходимые джунгли Амазонии, чьи бесчисленные щупальца ползут по склонам Анд, постепенно сжимаясь под действием разреженного воздуха и ледяного холода. Моя красная линия петляет среди морщинистых заснеженных пиков и, наконец, достигает священных голубых вод, колыбели древних цивилизаций. Озеро Титикака – само название напоминает бой экзотического барабана. Оттуда дорога стрелой падает к самой нижней точке Земли, минуя Боливию, Аргентину и Чили. Тропа инков. В тени ее гор я бродила в поисках неведомых долин и забытых деревушек, пока не засыпала.

И мне снились сны.

Я видела викуний, бегущих по андийским равнинам потоками расплавленного золота. Взрывая копытами мерзлую землю, они пытались вырваться из смыкающегося человеческого кольца, загоняющего стадо. Золотое руно Анд – тонкая, как паутинка, шерсть, самая драгоценная в мире. Во времена инков ее в качестве ежегодной подати посылали в Куско, где девственные служительницы солнечного культа пряли из нее изысканные одежды; император надевал их всего раз, после чего они предавались ритуальному сожжению.

Мне снились кабайито – тростниковые лодки, – которые и по сей день рассекают прибрежные воды в северном Перу. Их не случайно называют маленькими лошадками: подобно скакунам, они горделиво танцуют в прибое. Их грациозные носы загибаются вытянутым заостренным конусом. Эта форма остается неизменной уже полторы тысячи лет.

Просыпаюсь. Я в командировке, но от усталости не помню, в каком я штате и какого цвета моя очередная машина, взятая напрокат. Все еще чувствую запах разреженного горного воздуха и то, как пружинит мох под ногами. Комната, где я сейчас нахожусь, с бежевыми стенами и безликой мебелью с цветочной обивкой, кажется нереальной. Я пытаюсь отыскать дорогу назад, в мир моих снов, но ничего не выходит.

Через некоторое время отправляюсь в туристический магазин. Я знаю, что этого делать нельзя. Мне известно, к чему это приведет. Но остановиться невозможно. Когда влюбляешься – то же самое.

Говорю продавцу за прилавком, что мне нужна ламинированная карта Южной Америки и фломастеры. У них есть только бумажная. В глубине души я рада.

Несу карту домой. Беру свой несмываемый маркер. Встаю на цыпочки, срываю карту мира и вешаю на ее место Анды.

А потом ложусь на кровать и смотрю в потолок. Ощущаю странную пульсацию в груди, горячую и сильную. Мне тяжело дышать.

Я еду.

Последующие недели присутствую в реальности лишь наполовину. Сижу на совещаниях. Шуршу бумагами под столом. Но стоит прийти домой, и у меня включается гиперактивный режим. Я не сплю ночи напролет, читаю о тропе инков, вспоминаю испанский язык и потею от волнения, избавляясь от всех шоколадок и полуночных чашек кофе, съеденных и выпитых за последние месяцы. Я готовлю карточки со словами на кечуа, записывая их на бумажном рулоне длиной в несколько футов, и приклеиваю их на холодильник, зеркало в гостиной и стены туалета. Набиваю ими непромокаемые целлофановые мешочки и развешиваю по бортикам местного бассейна, а потом плаваю в нем кругами. Мой велосипед пускает корни в гостиной.

Я забываю о домашних обязанностях. Сначала кончается молоко, потом овощи, мясо и сыр. Тогда я принимаюсь опустошать запасы консервов и копченых устриц. Три дня питаюсь лишь рисом, оливковым маслом и луковым супом из пакетика. Захожу на кухню в два часа ночи, вижу пустые полки и еду в супермаркет. В очереди в кассу тренируюсь произносить кечуанские гортанные смычки; люди вокруг думают, что я икаю. По дороге домой очень хочется съесть что-нибудь свеженькое; порывшись в пакетах, достаю кочан брокколи и принимаюсь его глодать. Через несколько светофоров до меня доходит, что я грызу кочерыжку. Рядом стоит БМВ. Мужчина за рулем таращится на меня. Он думает, что я сумасшедшая, – это написано у него на лице. Но мне все равно. У меня есть мечта.

Разбираю продукты и заваливаюсь спать.

Утром обнаруживаю шампунь в морозилке и сосиски в ящике стола.

Списки дел становятся все длиннее, а дни – короче, и на полу гостиной растет гора вещей. Солнцезащитный крем и шприцы, йодные таблетки для обеззараживания воды, батарейки, одежда для всех климатических поясов – от иссушенной пустыни до заснеженных пиков второго по высоте горного массива на Земле. Я постепенно привожу в порядок свою жизнь: пишу доверенность на мамино имя, завещание, составляю список людей, с кем нужно попрощаться по почте. Упаковываю рождественские подарки – мне предстоит провести очередное Рождество вдали от дома.