В комнате Юли и Нади кипели сборы. Ярко горел свет, из колонок лилось воркование Леди Гага, шкафы извергали разноцветные наряды. Пахло духами, пудрой, табаком. Надин у зеркала ожесточенно мазала тенями правый глаз и рассказывала Юле какую-то, очевидно, очень смешную историю про Димочку. Жюли делала сразу несколько дел – курила, хихикала над рассказом подруги, набирала кому-то SMS-сообщение и пальцами правой ноги пыталась поднять с ковра прозрачный серый чулок. Другой чулок уже был на ней.

– Вымылась? – спросила меня Надин и, не дождавшись ответа, продолжила: – Мы будем около пяти-шести. Дверь откроем сами, но, может, слегка пошумим, когда будем укладываться, так что не пугайся. Хочешь, посмотри телевизор.

Ее телефон взорвался пульсирующей мелодией, и почти одновременно под окнами просигналила машина.

– Джулька! Они приехали! Джулька, да натяни ты уже этот чулок! Давай быстрее, мой Альберт не любит ждать, ты же знаешь!

– Уж я бы твоего Альберта... – проворчала Юля, но поднялась неожиданно резво. Видимо, ей не терпелось познакомиться с приятелем Димочкой, который «спешиал фо ю».

Девчонки исчезли стремительно, и я осталась одна в большой и чужой квартире, полной незнакомых запахов и звуков, живущей какой-то своей неведомой жизнью. Потрескивал паркет, урчали батареи, из углов ползли шорохи. Несмотря на усталость, я отчего-то совсем расхотела спать. Вдруг я пожалела, что не поехала с напарницами в клуб. Сейчас они, наверное, мчатся на машине по ночной Москве, а в клубе будет музыка, разноцветные коктейли, дурацкие конкурсы... Весело же! Но поздно пить боржоми, как говорит мама. Я постелила себе на диване. Диван был зеленый, бархатный, пах пылью и оказался очень жестким. Пружины в нем были сделаны, похоже, из железобетона. Над диваном висела странная картина – небольшое полотно изображало вишневое деревце, усыпанное алыми вишнями. Все было бы ничего, но деревце висело вверх ногами в какой-то космической пустоте, и на его корнях расселись сутулые черные птицы. Мне стало не по себе.

Я погасила свет и включила маленький телевизор, но он почему-то показывал только один канал – MTV. Ведущие кричали попугайскими голосами. Убавила звук, покрутилась на своем неудобном ложе. Все же мне удалось отчалить в тяжелый сон.

Не знаю, сколько времени я спала, но вскоре проснулась, как от толчка. Какой-то звук разбудил меня, но какой? Неужели девчонки вернулись из клуба? Так рано? Верней, так поздно? Или, скорее всего, просто хлопнула дверь соседней квартиры, а я уж и всполошилась. Или диванная пружина больно ткнула меня в бок? А вдруг в квартиру лезут грабители? Брать-то тут, положим, особенно и нечего – если воры не окажутся любителями антиквариата, разумеется...

Я напряженно прислушивалась, но в квартире царила все та же неверная тишина, и звуков человеческого присутствия не появилось – если не считать моего сосредоточенного сопения. Кажется, все было в порядке. Можно было продолжать спать. Но Морфей покинул меня окончательно, зато пришел голод. Мне вдруг страшно захотелось есть – со мной вообще такое бывало по ночам. Эх, вот как было у нас дома: в любое время дня и ночи есть пироги, и ешь сколько влезет. Еще можно к пирогам сварить себе какао, густое и сладкое. А в Перловке полный холодильник молока – ледяного, сладкого молока, какое бывает только в деревне, и свежий хлеб из местной пекарни, необыкновенно вкусный... Что там, Надин говорила, есть у них в холодильнике? Кефир и хлебцы? Это, конечно, не разговор... Кефир жидкий, кислый, зерновые хлебцы засохли или прогоркли.

Однако, как я ни вертелась, как ни утыкалась физиономией в подушку, но справиться с собой мне не удавалось. Внезапно я поняла, что очень люблю прохладный и кисловатый кефир, а зерновые хлебцы вообще моя любимая еда, они ведь такие полезные! Дальнейшая борьба была бессмысленна, я капитулировала и, встав с дивана (он застонал всеми пружинами, как будто не они меня, а я их все это время терзала!), поплелась на кухню. Там я еще не была, но меня вел голод, и я к тому же ориентировалась на урчание холодильника, очевидно, такого же старомодного, как и все в этой квартире. Остановившись на пороге, я нащупала выключатель. Свет вспыхнул, и я едва не заорала в голос.

Я действительно была в квартире не одна.

На стуле у окна сидела женщина и курила.

Я поняла, что заметила огонек ее сигареты еще до того, как зажгла свет, но не успела обработать эту информацию.

– Добрый вечер, – сказала она мне после небольшой паузы.

– Добрый вечер, – машинально согласилась я, а потом спохватилась и спросила: – Вы кто?

– Кажется, это я должна интересоваться, кто вы, голубушка. Я, к примеру, хозяйка этой квартиры. А вас я здесь в первый раз вижу. И, кстати, просила своих квартиранток обойтись без гостей и шумных гулянок.

Мои глаза постепенно привыкали к яркому свету. Теперь я могла видеть, что моей собеседнице, пожалуй, около тридцати лет, что она очень просто одета – в черные джинсы и черную же водолазку, а на шее у нее странное асимметричное украшение из мерцающих голубых камней, соединенных толстой серебряной цепью. Светлые волосы у ночной гостьи (собственно, гостьей-то являлась я, а она была как раз хозяйкой) были коротко острижены, и от этого ее лицо показалось мне очень ярким и ослепительно красивым – белая кожа, монгольский разрез темно-синих глаз, короткий вздернутый нос и подкрашенные красной помадой полные губы. Женщина смотрела на меня с добродушной насмешкой, и я приободрилась.

– А я подруга Юли и Надежды. Мы работаем вместе...

– Ага, официанточка, – кивнула женщина и дала мне знак продолжать.

– Мне домой далеко ехать, и они позвали меня переночевать, а сами ушли в клуб. Я не шумела, ничего не делала, просто хотела лечь и поспать, но захотела попить, – одним духом выложила я.

– Тогда, я думаю, все в порядке, – кивнула женщина. Ее губы подрагивали, она усмехалась. – Инцидент исчерпан. Что будете пить?

– А?

– Вы же пить хотели. Вот я и спрашиваю: что будете пить? У меня есть бутылка минералки, имеется кофе, в шкафчике была бутылка мараскино, если, конечно, ваши подружки не выпили...

С этими словами она поднялась со стула, оказавшись высокой – выше меня, и полезла в шкафчик старинного громоздкого буфета. Скрипнули проржавевшие петли, пробежал по белокафельным стенам алый всполох от красного стекла дверцы, заблестела бутылка с бесцветным содержимым и яркой этикеткой.

– Да нет же, не посмели... Так что же? Кофе варить?

По-хорошему мне следовало бы как можно более вежливо отказаться и от кофе, и от незнакомого мне, но такого заманчивого мараскино, ограничиться стаканом воды из-под крана и уйти на жесткий зеленый диван. Но я, как вы уже догадались, крайне редко поступала так, как мне следовало поступить, предпочитая повиноваться зову сердца.

И я кивнула.

– Спасибо, не откажусь.

...Незнакомка в черном священнодействовала. Из того же шкафчика появились кофейные зерна в полотняном мешочке, старинная ручная меленка (на белом фаянсе голубые голландские пейзажи), медная турка, какие-то пакетики и свертки, баночка загустевшего меда и чашечки, покрытые вуалью трещин. Она варила кофе артистически. Смолов зерна в невесомую ароматную пыль, разогрела турку на небольшом огне и только потом засыпала в нее три ложечки кофе. Склоняясь над ним, как над ребенком, добавляла по щепотке корицу и мускатный орех, мешала ложечкой, снимала ею светлую пенку, образовывающуюся во время закипания. Чашечки она тоже прогрела под моим удивленным, должно быть, взглядом. Быстро подняла турку с поднявшимся кофе, снова опустила ее на огонь, помешала ложечкой и сказала: