Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я смотрел на ключи, глупо моргая.
– Как ты узнала, что они там?
– Мы иногда приходили сюда из Криплгейта. В глубине сада есть одна неприметная тропинка…
Я знал об этой тропинке и сам порой пользовался ею, когда выбирался из приюта ночью. Но обычно я ходил в какие-нибудь места поинтереснее – в доки, где можно было побегать среди кораблей, или на задний двор театра.
– Зачем залезать в церковь?
– Чтобы пошарить в кладовой. По вторникам, когда сторож отлучался в кабак. – Салли была удивлена. – Разве вы, мальчишки, так не делали?
– По вторникам у нас как раз был день порки, – сердито сказал я.
Она пожала плечами и повернула ключ в замке.
– Видишь?
Салли открыла дверь и зашагала вниз по лестнице.
Том в ужасе наблюдал за ней, прижав ладони к щекам.
– Она ещё хуже тебя.
– Да, – подтвердил я. – И она мне, пожалуй, нравится.
Мы двинулись вниз по ступенькам. Том то и дело хватался за мой рукав.
– Перестань, – прошептал я, – столкнёшь меня с лестницы.
– Может, хоть это вправит тебе мозги, – прошептал Том в ответ. – Помнишь, что случилось в прошлый раз, когда мы залезли под землю?
– Ты не помогаешь.
– Я не пытаюсь.
Винтовая лестница вывела нас в узкий коридор, освещённый четырьмя лампами, висящими вдоль правой стены. Напротив каждой лампы располагалась дверь, а ещё одна виднелась в дальнем конце, напротив ниши.
– Что там? – спросил я Салли, снимая лампу с крючка.
Она пожала плечами.
– Мы туда не лазили. Только в кладовку. Знаю, что в одной из этих комнат жил церковный сторож.
– И где он теперь? – спросил Том.
– Умер от чумы. Кстати, Мельхиор предсказал и его смерть. Я сама слышала.
Она показала нам кладовую, расположенную за первой дверью возле лестницы. Внутри мы нашли несколько бутылок вина для причастия и несколько дюжин банок с консервами. Тут же были и банки с обычными травами и специями для кухни – мятой, гвоздикой и тому подобным. В основном же продукты отсюда убрали. На полке рядом с консервами остался круг твёрдого сыра. В нём торчал нож, и недоставало одного клина; пол был усыпан крошками.
Следующие две комнаты были забиты старой церковной утварью: потускневшие кресты, пыльная мебель, раскрашенные святые, глядящие из сломанных рам.
Затем следовала пустая комната. Здесь был только железный крюк, вделанный в дальнюю стену.
Мы подошли к последней двери в конце коридора. Но сперва моё внимание привлекла ниша. Я остановился, глядя на неё. Салли и Том встали рядом, учащённо дыша.
– Боже ты мой! – удивился Том.
В нише висела картина – темпера, потрескавшаяся от времени. На ней был изображён мужчина, окружённый толпой зевак. Коленопреклонённый, он вскинул руки в молитвенном жесте. У него на коленях лежал человек, одетый в одну лишь набедренную повязку; его бледная кожа была покрыта яркими красными язвами. За их спинами стоял скелет, его костлявая рука тянулась к больному, а череп глумливо ухмылялся.
По обе стороны от картины каменная арка, обрамлявшая нишу, была покрыта изысканной резьбой. Скульптурная группа справа изображала ангела со сложенными крыльями, окружённого десятком молящихся людей. В одной руке ангел держал меч, его остриё касалось земли. Строгим взглядом он смотрел на каменную фигуру напротив.
Фигура слева также являла собой ангела. Его прекрасные черты исказила усмешка. У этого ангела тоже был меч, и тоже направленный остриём вниз, но более короткий, узкий и изящный, чем клинок его противника. Он попирал ногой груду черепов.
Из-за спин ангелов взлетали крылатые воины. Они стремились вперёд. Их фигуры рельефно выступали из камня. Воины встречались в центре арки, скрещивая мечи.
Две главные фигуры были ангелами смерти. Справа – Михаил, слева – Самаэль. Над головами ангелов их солдаты сражались за души мёртвых.
– Смотри, – прошептала Салли.
Она указала на арку. Рядом с головами Самаэля и Михаила были вырезаны два символа. Мы видели их раньше.
Том покачал головой, что-то бормоча себе под нос. Даже не разбирая слов, я понимал, о чём он думает. Я сам думал так же. Но перед нами была ещё одна дверь, которую следовало открыть.
В отличие от прочих дверь оказалась заперта. К счастью, к замку подошёл один из ключей со связки. В этой комнате явно когда-то жил церковный сторож. В углу стояла простая кровать с соломенным тюфяком. В ногах помещался сундук, а рядом – небольшой комод. На ночном столике возле кровати мы увидели свечу и три бутылки того же причастного вина, которое было в кладовке. Две бутылки были пусты, в третьей осталась пара глотков на донышке. Рядом с кроватью стоял простой шкаф для одежды, старый и растрескавшийся от времени, но достаточно высокий, чтобы доставать до самого потолка. Кроме этого, единственной мебелью в комнате были письменный стол и расшатанное кресло у стены возле двери.
На столе в беспорядке лежали бумаги. Вдобавок там стояла пустая тарелка, масляная лампа и ещё одна свеча, сгоревшая почти до основания.
– Кто-нибудь объяснит мне, что мы ищем? – сказал Том.
– Всё, что можно было забрать из моего дома, – ответил я.
– Например, что?
– Не знаю. Может, золото. Или какие-то бумаги, написанные почерком моего учителя…
Я не хотел этого говорить, но, помимо воли, добавил:
– Допустим, рецепт…
– Рецепт чего?
Я не ответил. Мне не хотелось оглашать, за чем пришли люди Мельхиора, пока сам точно не понял, что же это было. Я стоял, оглядываясь по сторонам. Что-то здесь было не так. Мельхиор казался таким… ну… очень одиозным. А комната выглядела совсем простой. Даже стены были голыми, испещрёнными водяными потеками. И в одном месте на стене темнело какое-то пятно.
– Почему Мельхиор живёт здесь, в подвале? – спросил я.
Том с несчастным видом огляделся по сторонам.
– Думаю, ему это весьма подходит.
– А где ещё ему жить? – спросила Салли.
– В покоях настоятеля, – сказал я. – Если преподобный Гленнон сбежал, то они пустуют. И они намного больше и лучше, чем эта каморка. Интересно, где ночуют охранники Мельхиора?
– Они не ночуют. В смысле не ночуют здесь, а уходят домой.
– Откуда ты это знаешь?
– Мы наблюдали за ними, – объяснила Салли. – До того, как Криплгейт закрыли. Из библиотеки видно фасад церкви. Люди Мельхиора уходят ночью. Двое из них остаются охранять главные двери. Остальные возвращаются только утром.