Ничего.

Разочарованный, я размахивал фонарём, стараясь найти хоть что-нибудь. Краем глаза я заметил тень странной формы. Там, с другой стороны опорного столба! Я подполз к нему. Свет фонаря выхватил из темноты потёртую кожаную аптекарскую сумку с потускневшей ржавой железной пряжкой. Сумка была невелика – в неё поместилась бы пачка бумаг, горсть ингредиентов и ничего более.

Я открыл её. Кожа трескалась у меня под руками, когда я обшаривал внутренние карманы сумки. Ничего.

Взяв сумку, я вылез из подпола и положил её на верстак в мастерской. Бриджит снова устроилась рядом. Здесь, при более ярком свете, я ещё раз как следует осмотрел сумку, обращая внимание на каждую мелочь: форму, внутреннее устройство, швы. Я вывернул её и встряхнул. С одного конца кожа треснула, и я едва не разорвал сумку. По-прежнему ничего. Я отшвырнул её. Если именно в ней мастер Бенедикт спрятал сокровище, то вор забрал его. Если же это не так, я снова зашёл в тупик. Расстроенный, я задумался, что на самом деле представляло собой сокровище. Золото, как я сперва думал? В эту сумку влезло бы немало монет. Но она была предназначена не для денег, а для записей и ингредиентов.

Я снова принялся размышлять. Если сокровище – не золото, то как я его опознаю? Это должно быть нечто выделяющееся, нечто особенное. Исаак тоже так говорил, припомнил я. «Нечто особенное. То, что Бенедикт хотел передать именно тебе и только тебе». А потом сюда проник вор. Посланный Мельхиором. Он отправил одного из своих людей взять что-то по-тихому. Они не хотели, чтобы я или кто-то ещё об этом узнал.

Голова пухла. Мельхиор, который предсказывает распространение чумы и никогда не ошибается… Убийца, который охотился на Галена – единственного человека, способного сделать лекарство от этой болезни…

И мой учитель. Он раньше был специалистом по чуме.

«Гален нашёл лекарство, – сказала Салли. – Так почему кто-то ещё не мог сделать то же?»

«Твой учитель оставил тебе нечто особенное. Рецепт», – сказал лорд Эшкомб.

Голова шла кругом от бесконечных вопросов. Я не мог узнать наверняка, что у меня забрали. Но сидя здесь, в своей мастерской, скучая по своему учителю, думая о Мельхиоре и Галене, о болезнях и лекарствах, я знал одну вещь совершенно точно.

Чем бы ни было это сокровище, я его заполучу.

В этот день нам не пришлось выслеживать Мельхиора, чтобы его разыскать. Мы точно знали, где он будет. В целях борьбы с чумой король Карл объявил первую среду каждого месяца постным днём, чтобы все могли помолиться. И лондонцы подошли к делу серьёзно. Люди заполоняли церкви, не боясь стоять бок о бок с незнакомцами и полагая, что Господь защитит их, оградив от болезни.

Судя по той толпе, которую мы видели вечера – толпе, идущей за Мельхиором, – больше всего народа должно было собраться в старой церкви Святого Андрея неподалеку от Криплгейтского приюта. Там, где сейчас жил чумной доктор.

И всё же такого я не ожидал… Люди стискивали друг друга плечами. В моих ушах стоял гул тысячи голосов. В то время, когда я ещё жил в приюте, мы иногда приходили сюда на службу. Я считал трещины в выветренных камнях и гадал, сколько ещё простоят эти древние стены. Теперь же, когда в церковь втиснулось неимоверное количество людей, я заволновался, не развалится ли она прямо сейчас.

Мне сдавило грудь – и не только лишь потому, что толпа сжимала меня со всех сторон. Это место остро напомнило мне жизнь в сиротском приюте. С того места, где мы стояли, я видел сложенные из каменных блоков башни Криплгейта; деревья в саду за церковью скрывали большую часть здания. Будь моя воля, я бы сюда не пришёл… Но мы здесь не для того, чтобы предаваться воспоминаниям, – одёрнул я себя. Мы пришли посмотреть на Мельхиора.

Да, именно посмотреть на него – в буквальном смысле слова. А для этого надо было войти внутрь. К счастью, пробиться сквозь толпу стало намного легче, когда Том пошёл впереди. Я следовал за ним, Салли цеплялась за мою рубашку.

– Он бы пригодился в Криплгейте, – крикнула она мне в ухо.

Я кивнул. Не знаю, сколько раз я успел пожалеть, что не знал Тома в те дни. Том помог нам втиснуться в церковь, но о том, чтобы найти место на скамье, следовало позабыть. Я уж решил, что нам предстоит стоять в задних рядах, когда Том потянул меня за рукав.

– Смотри.

Он указал на западную стену. Возле неё стоял доктор Парретт. С мечтательным выражением лица он рассматривал витраж, не обращая внимания на толкавших его людей. Том протиснулся поближе к Парретту. Мы прижались к стене рядом с ним. Доктор Парретт, похоже, нас не заметил.

– Здравствуйте, доктор, – крикнул Том – достаточно громко, чтобы его услышали за шумом толпы.

Парретт медленно опустил взгляд. На его лбу поблёскивали бисеринки пота.

– Здравствуй Том. И Кристофер. И Салли, конечно же. – Он снова посмотрел на витраж. – Красиво, не правда ли?

Окно было окаймлено замысловатым рисунком из цветов. В центре воскресший Христос возносился на небеса. Внизу осталась его открытая пустая гробница. Над ним парил голубь с оливковой веткой в клюве.

По моему позвоночнику пробежал холодок. Витражное окно и в самом деле было красиво, но я полагал, что доктор говорил не о мастерстве художника.

– Джеймс скоро будет здесь. – Доктор Парретт улыбнулся. – Теперь ждать недолго.

Том встревоженно посмотрел на меня. Похоже, он испугался.

– Доктор Парретт… – начал я.

– Вы пришли, чтобы увидеть Мельхиора?

Резкая смена темы выбила меня из колеи.

– Э… Да. Вообще-то я хотел спросить вас о…

– Это мудро. Он знает правду.

– Доктор Парретт, я не уверен, что он действительно…

– Я думал, что этот день никогда не наступит. – Пот стекал с подбородка доктора, капая на его камзол. – Все приметы сходятся. Комета прошедшей зимой, жаркое лето, сближение планет, война с голландцами. Все предвестники конца света. Приходит пророк. Потом появляется лекарство. Это оно, понимаешь? Невинные воскреснут, и мы воссоединимся с теми, кого потеряли. С теми, кого мы любим.

Толпа разразилась аплодисментами. Все звали Мельхиора, кричали, молили. Том совсем растерялся, да и я тоже. Смерти детей, которых Парретт пытался лечить, предсказания Мельхиора, лекарство Галена… Неудивительно, что доктор окончательно свихнулся. При взгляде на него просто разрывалось сердце.

Салли толком не знала доктора Парретта, и его речи озадачили её ещё сильнее, чем нас. Она прижалась к моему боку и вцепилась в меня. Крики толпы делались всё оглушительнее. Человеческая масса разбухла и зашевелилась, точно единое огромное живое существо. На миг мне показалось, что крыша церкви и впрямь сейчас рухнет. И тут появился Мельхиор.