прямо на него.

Мгновенная сумятица и неразбериха.

— Стрела!

— Оттуда!

— За сарай, за сарай, там не достанет!

— Пригнись, пригнись! А-а-а! Твою медь!

Шустрый упругий шорох, и еще один гридень со вскриком повалился на землю. Тот, которого нашла первая Туманова стрела, копошился по ту сторону щербатых досок, пытаясь с оханьем и сдавленными стонами отползти в сторону.

Что интересно, в мастеровом городке этой мгновенной кутерьмы никто и не заметил. В кузнях покрупнее, из тех, что коптили лунное небо чуть подальше, в глубине околицы, за буханьем железа да перезвоном молоточков своих-то мыслей было не услышать. В ближних тоже никто ухом не повел. Подумаешь, где-то кто-то чертыхнулся. Может, рдяная, только что с углей, заготовка кому на ногу пала. Таких вскриков за день тут наверняка можно было наслушаться вдосталь.

Полозова охрана затаилась за стеной длиннющего сарая.

— Откуда бьют?

— Да с одной вродь бы стороны. Стрелы перьями вона куда кажут.

— Но мы не знаем, сколько их и где они засели еще.

— Да даже ежели один — кто ему помешает перебежать в другое место, поудобнее?

— Значит, уходим отсюда, — рыкнул властный боярский голос. — Репа, Жернов, вы обходите его праворуч. Цыбуля, Ворох, двигайте вдоль тына, замкнете кольцо слева. Готовьте луки.

— Да толку-то от них? Мы-то для него что на ладони, света тут хватает. А сам-то засел где в чаще на холме — поди угадай, откуда целит.

Тверд осторожно опустился на траву и медленно пополз в сторону. Подальше от тына. Сумятица и переполох для этого годились как нельзя лучше. Останься же на месте — и на кого наткнутся ражие вояки, как только перескочат через низкую ограду?

— Все, пошли! — рявкнул боярин. Тут же послышались топот тяжелых сапог и бряцанье железом. Свистнула стрела. Кто-то из воев вскрикнул и брякнулся на землю. Остальные поспешили убраться из круга света. В том числе и те, что пошли в обход с твердовой стороны. Их было пятеро. Перемахнув через ограду, они, пригнувшись и стараясь держаться тени тына, будто это могло их спасти, пожелай Туман снять парочку, ринулись на холм. Пробежали как раз мимо того места, которое кентарх так вовремя сменил. Он постарался сильнее вжаться в землю, хоронясь в перешептывающихся лоскутах высокой травы. И хотя среди удальцов, что промелькнули сейчас мимо, были и те самые двое, что швырнули его в лужу на дне поруба, мысли о справедливой расправе он постарался загнать куда подальше. И едва пятеро гридней растворились в сером мраке, Тверд осторожно, как охотник, после двух дней преследования настигший пугливого оленя, поднялся на ноги. Прислушался. Похоже, его появления прямо под носом никто не ждал.

То, что надо.

Упруго перепрыгнув жердь ограды, огляделся. Полыхающие горны кузниц сыпали искрами и по-прежнему отбрасывали на мастеровой лагерь пугливые оранжевые блики. На границе круга неверного света, постанывая, лежал гридень с торчащей из груди, чуть пониже ключицы, стрелой.

«Туман, скотина, я ж просил без этого…»

— Ну, как, жилец?

Над раненым нависали двое. Один держался за руку, из которой словно сам собой вырос окровавленный обломок стрелы. Гридень, хоть и опирался плечом о стену хлипкой клети, но, по крайней мере, держался на ногах. Второй сидел. У него древко, такое же расщепленное, щерилось из ноги.

— Да вроде в ребрах не хрипит, — со знанием дела выдохнул раненный в бедро. — И кровища сапоги нам пока не залила. Поди, не сдохнет.

— Вообще-то я тут. Неча про меня как про покойника гутарить, — открыв глаза, простонал гридень с пробитым плечом. И тут же встретился взглядом с выросшей за спинами его соратников оружной и недоброй тенью.

«Добро ж, грамотей. Уважил».

Тот, что пытался держаться на ногах, сделал движение вперед, как будто всерьез намеревался принять равный бой. Особенно отвлекаться на него кентарх не стал. Короткий тычок мыском сапога под колено, раскрытой ладонью по открывшемуся горлу — и тут же коленом в дернувшееся вниз лицо. Сидящий гридень дернул здоровой ногой, явно собираясь подняться, но сапог Тверда оказался быстрее и его. Голова стукнулась о стену клети.

Последнего он просто придавил коленом. Дружинник застонал и оскалился.

— Лежи спокойно. И останешься по эту сторону Серой. Где Полоз?

— Мне откуда… А-а-а-а-а-а!

Тверд стиснул торчащий из его плеча осколок стрелы и, не гнушаясь замарать в крови руки, сильно надавил на расщепленное древко.

— Ты мне на хрен не нужен. Скажи, что спрошено — и плевать, живи. Но ежели торопишься за Камень — дорогу знаю.

— Он… он подался в кузню к… к Громиле.

— Куда идти?

— К центру. Где подводы… обозников.

Тверд сплюнул.

«Да он же был почти в руках… Хотя, может, не поздно. Догнать».

Одним рывком он сорвался с места. Из ближайшей кузни, что чадила прямо в открытое небо, выдвинулся здоровяк в прожженном кожаном переднике. От кудрявой бородки несло паленым волосом.

— Что тут? — когда он бухал молотом по наковальне, звук, должно быть, плыл такой же.

— Ближник созывает.

— Да на кой?

— Только воев, вас не касается, — на бегу, через плечо бросил Тверд, порадовавшись, что хотя бы не пришлось схватиться с этим медведищем.

— Тьфу ты, ближник этот, дышло ему в глотку… — размеренно поворотившись, вернулся обратно к печи кузнец.

Хочешь затеряться в толпе — не хоронись в ней.

Тверд и не собирался корчить из себя таинственного лазутчика, неслышно шныряющего по крышам и держащегося исключительно темных углов. Он останавливал почти что каждого встречного с одним вопросом:

— Боярина не видел?

Большинство холопов лишь нервно дергали плечами, даже не поднимая головы. Словоохотливых было поменьше, но таковых кентарх сам старался проскочить быстрее — их вопросы ему были ни к чему, к тому же какой-нибудь болтун, чего доброго, мог еще его запомнить. Второй вопрос — «Давно»? — он задавал лишь тем, кто в ответ на первый указывал дорогу молчаливым кивком или небрежным жестом.

На открытое место войскового городка вылетел внезапно. Только что перед ним был угол какого-то амбара, из которого мужички выкатывали пузатые бочки, явно не с вином, обогнул распряженную телегу, сиротливо понурившую оглобли в землю, перешагнул через те самые оглобли, неосторожно шагнул в круг света сразу за грудой наваленных на землю тюков — и очутился едва ли не на площади пред княжьим теремом. Земля тут была вытоптана особенно люто, утрамбована чуть не до каменной твердости. Стоящие повсюду подводы с высоченными бортами, запряженные мохнатыми тяжеловозами, а многие так и волами, сразу давали ответ на вопрос, кто бы это мог сделать. Посреди всего этого тяглового изобилия, словно очень знаменитая корчма, заставленная возами