каком «развороте».

— То есть ты полагаешь, будто этого мало? Человек, чудом выживший в бойне, сам приходит к тебе в руки, чтобы рассказать, что там случилось на самом деле, — и тебе этого недостаточно?

— Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь?! Чудом, говоришь, выживший в бойне? А я тебе расскажу, каким именно чудом. Ты, царьградец, изначально был с теми, кто эту бойню устроил. Вы — заодно! Поэтому в вопросе твоего выживания ничего волшебного нет. Смысл своим убивать тебя? Вот так ты живот и сохранил. Сам-то скольких дружинников в спину порешил? А может, и самого Лемеха?

— Это глупо.

Хотя сам Тверд прекрасно понимал, что правда в боярских словах все-таки есть. Может, так оно со стороны и выглядело.

— Глупо было идти ко мне. Лучше бы остался в том гадюшнике, откуда выполз. Двое твоих людей, ромей с лучником, кажется, оказались умнее тебя, поступив именно так.

— Они, — Тверд сглотнул комок в горле, — пали. В той самой сече. Прикрывая Лемеха.

— Что ж, — оборачиваясь к Тверду спиной и направляясь к лестнице, фыркнул Полоз. — Видать, Царьград развращает не каждого из нас. Хоть что-то радует. Подумай хотя бы об этом. Время у тебя еще есть. Может, Светлый все ж таки смилостивится и дарует тебе… хм… легкую смерть.

* * *

Когда лестница, обдав его зловонной волной застоявшейся воды, опустилась в поруб вдругорядь, он не особо удивился. Ну, разве что немного. Очень уж скоро это случилось после ухода Полоза. Может, боярин забыл чего сказать и вернулся?

Но вниз спускаться не спешил никто.

Напротив. В отверстие просунулась рука — и поманила его пальцем вверх. Вылезай, мол.

С радостью, будь у него свободны руки.

Но выбирать не приходилось. Посетовав про себя на скользкие, в темных потеках то ли слизи, то ли мха ступеньки лестницы, кентарх принялся подниматься по ним без помощи рук, стараясь балансировать весом тела. Что было бы во сто крат проще, не отбей ему до этого боярские гридни половину органов и чувствуй он это самое тело хотя бы на четверть так хорошо, как сегодня утром.

Едва выбравшись наверх, чуть не закашлялся — легкие полной грудью хватанули свежей вечерней прохлады, после гнилой затхлости подземелья показавшейся им лучшим на свете яством.

Нежданный освободитель стоял неясным силуэтом в густой тени амбара и приглашающе махал рукой. Припомнив прошлое посещение жилища боярина, Тверд мигом прикинул, что ведут его к задней калитке, которая, вообще-то, должна была охраняться ничуть не менее истово, чем парадный вход. Но спорить да пререкаться не стал. Особенно когда отметил, что ни сторожи на вежах этой ночью было не видать, ни рыскающих по двору собак.

Калитка отворилась совершенно беззвучно. Все было тихо да гладко и за нею. Тверд, затравленно оглядевшись по сторонам, успел увидеть, как его вызволитель шагнул в темный проулок, что вел в другую сторону от чересчур освещенного подворья хазарского посольства.

Там-то Тверд его и догнал.

А когда тот развернулся — остолбенел.

Зеленые глаза, поглядывающие из-за взлохмаченной ветром светлой челки.

Ждана.

Конечно, ни цвета глаз в такой темени, ни уж тем более волос, надежно прибранных под плат, он сейчас не увидел. Но милый образ мелькнул перед глазами так ярко и живо, будто они вернулись в годы молодости, когда убегали на встречи тайком.

Теперь во взгляде боярыни был лишь немой вопрос — что, мол, творишь? А теплота и смеющиеся лучики лукавства будто покинули эту тихую зелень навсегда.

— Ты? Но… почему?

Не то чтобы он не хотел в это верить…

— Полоза нужно остановить.

Ждана, пугливо зыркнув по сторонам, выудила откуда-то из складок одежды узкий нож и скользнула за спину Тверда.

— Тебе-то от того какой прок? — слушая ее напряженное сопение, бросил он через плечо.

— Он что-то задумал. Что-то большое. И… недоброе. Он… Он все врет. Ему нельзя верить. Я слышала, как ты пришел сегодня на наше подворье. Слышала, что выкрикивал, вызывая его. Видимо, ты знаешь больше меня. И хорошо. Я ничего знать не хочу. Ничего. Просто… останови его.

— Да от чего остановить?

— Я не знаю! — веревка с глухим звуком лопнула последними лоскутами, и в руки мучительно-зудящим потоком хлынула руда. — Не ведаю, во что он влез, но точно могу сказать только одно: добра от того не будет. Наверняка ты знаешь лучше меня, о чем речь. Вот и сделай все, что сможешь.

Тверд не знал, что сказать. Потирая затекшие запястья, он лишь виновато поглядывал на бывшую свою ладу. Она больше не была той насмешливой госпожой, что снизошла до разговора с простым вонючим воякой, каковой предстала пред ним в прошлую их встречу. Было видно, что она очень напугана. И растеряна. А что делать — и впрямь не ведает. Глаза не были подернуты зеленым льдом. Они бегали, как испуганные кутята.

Что, впрочем, в сложившихся обстоятельствах удивить могло едва ли.

— Помнишь, когда пробрался ко мне в прошлый раз?

В ответ Тверд лишь неопределенно хмыкнул. Может, со стороны бы и показалось, что сделал он это бесшабашно и даже залихватски, но на самом деле что-либо сказать не смог из-за комка, не к месту застрявшему в горле.

— Стрелок. Самострел. Степная шапка по самые глаза. Помнишь?

После бойни под Полоцком и божьего гнева, обрушившегося на приречное селище, давшее убежище войску лиходеев, то покушение казалось уже давно поросшей быльем забавой.

— Так вот я его видела. Знаешь, где? В том самом месте, откуда ты сегодня горланил на весь Киев. На моем дворе. Под сенью моей крыши! — на миг вскипела глазами боярыня, нежданно-негаданно показавшись из-под неподъемного воза страха и растерянности.

— Полоз давал ему кошель, — отдышавшись немного, уже куда тише продолжила Ждана. — И выглядел при этом не особо довольным. И тогда я поняла — почему. Мало того, что покушение не удалось, так еще и привело того, на кого было направлено, в дом того, кто его направлял. Это — он! Понимаешь? Ты был прав! Это и правда он все это затеял. И не только это… Он замешан в чем-то еще. В чем-то очень большом. Все эти непонятные тати, то и дело мелькающие на подворье, душегубы в степных шапках, хазары, повадившиеся наведываться в гости слишком часто для добрых соседей. Илдуган, будь он неладен… Просто прошу тебя — останови его. Он сейчас поскакал в войсковой стан. Догони, покуда не поздно. Я… я так хочу.

Внезапно, она шагнула навстречу, порывисто подалась вперед — и прильнула губами к его рту, заросшему всклокоченной, воняющей гнилым