Стоп! Колдер не улыбается. Никогда.

И никогда не будет, если она распишется в своей беспомощности. Рано сдаваться. Как бы трудно ей ни было, Дейдре знала, что делает. Колдер должен усвоить урок. Дейдре уже усвоила тот урок, что он преподал ей… по крайней мере, надеялась, что усвоила.

И теперь ей предстояло проявить стойкость, дожидаясь, пока Колдер поймет, что от него требуется. Дейдре решительно развернулась и, не оглядываясь, вышла из комнаты. Один взгляд не считается, если никто не смотрит.

Ради бога, Колдер, влюбись в меня поскорее! Долго мне не выстоять!

На следующий день Колдер не появился за завтраком, хотя Дейдре пришла вовремя и одетая в скромное платье, в точности как он велел. Ела она в одиночестве, поскольку Мегги наотрез отказалась спускаться к завтраку. Девочка лишь апатично смотрела на огонь или в окно своей спальни. Дейдре очень за нее переживала. Она боялась, что дух леди Маргарет сломлен, и уже навсегда. Дейдре понятия не имела, как вернуть Мегги веру в себя и радость жизни, и потому она решила, что бойкая, никогда не унывающая Патриция справится с этой задачей лучше, чем Дейдре, у которой самой хватало поводов для уныния. Дейдре покинула спальню девочки, когда Патриция рассказывала уже третью по счету страшилку о своих многочисленных братьях и сестрах.

Погоняв еду вилкой по тарелке минут десять (правда, ломтик нежной ветчины она все же съела), Дейдре отправилась искать Фортескью – надежды на то, что Колдер спустится к завтраку, больше не осталось. Дворецкого она застала в холле: тот полировал деревянную вешалку для шляп, которая и так блестела.

– Он прячется от меня, а ведь нам надо поговорить, – пожаловалась Дейдре.

Фортескью трудился молча.

Дейдре вздохнула и продолжила:

– Я должна попросить у него прощения за многое, о чем я искренне сожалею…

Фортескью методично полировал вешалку.

– Гоняться за ним мне, похоже, не стоит, особенно после того, что случилось вчера. Придется ждать, когда он сам ко мне придет.

Фортескью распрямился.

– Превосходная мысль, миледи.

Дейдре улыбнулась.

– Ну, тогда, пожалуй, надо принарядиться. На всякий случай. А вдруг кто придет с визитом? – Меньше всего Дейдре хотелось, чтобы Брукхейвен застал ее в затрапезной одежде, растрепанной и опухшей от слез. Еще подумает, что она по нему сохнет! Хорошо бы, чтобы Софи зашла в гости. Или Грэм. Черт возьми, сегодня она бы не отказалась встретиться даже с этим идиотом Баскином!

Не зря говорят, что надо быть осторожными с желаниями, потому что они иногда сбываются. Дейдре, изнемогая от скуки, слушала бездарные панегирики. Стихи были ужасными, еще хуже, чем обычно.

Как раз сейчас звучала ода, посвященная тому дню, когда Баскин впервые увидел Дейдре.

и дальше в этом роде.

Если даже забыть о хромающей рифме и спорных эпитетах, ода Баскина страдала неточностями, заставлявшими усомниться в том, что он действительно сохранил в памяти день их знакомства. Сравнение Дейдре с Боудиккой было, мягко говоря, притянутым за уши по ряду причин. Во-первых, в тот день Дейдре благополучно дошла пешком до дома одной жившей неподалеку от Примроуз-сквер баронессы, которая регулярно устраивала у себя чаепития, приглашая на них не слишком перспективных, но пылких и романтичных молодых людей, среди которых в тот ранний вечер был и начинающий поэт Баскин. Во-вторых, волосы у Дейдре были светло-русыми с золотистым отливом, а не рыжие, как у легендарной королевы древних британцев, и, хотя порой у нее и чесались руки от желания придушить Тессу, но даже с ней Дейдре в открытое противостояние вступать не решалась, что уж говорить о римских легионах!

Хотя Софи… Взгляд Дейдре скользнул к окну, у которого сейчас стояла ее высокая рыжеволосая кузина. Что-то в ее позе наталкивало на мысль, что она раздражена и, если ее по-настоящему разозлить, гнев ее может быть страшен. Вот же она, воинственная грозная Боудикка! Что же Баскин за поэт, если этого не видит!

Удивительно, какие причудливые ассоциации рождаются в голове, когда изнываешь от скуки. Как можно было уподобить безобидную, вечно уткнувшуюся носом в книгу Софи королеве-воительнице?

Наконец, ода закончилась, на этот раз, слава богу, эта пытка тянулась меньше часа. Баскин смотрел на нее в молитвенном ожидании.

– Что скажете?

Да, именно в этом и заключалось для Дейдре истинное обаяние Баскина. Уж ему точно важно было ее мнение. Он не обращался с ней так, словно она – солдат на плацу, обязанный беспрекословно выполнять приказы, какими бы бессмысленными, вздорными и даже вредными они ни казались, он не прожигал ее взглядом, полным мрачной похоти…

Дейдре передернула плечами, почувствовав, как при воспоминании о черных глазах Брукхейвена у нее побежали мурашки по спине. Она ласково улыбнулась Баскину и поняла, что улыбка вышла слишком теплой, если судить по блеску, появившемуся в голубых глазах незадачливого поэта. Продолговатое лицо его залил густой румянец, и он пододвинулся ближе к предмету своей романтической страсти.

– М-м-м, – задумчиво протянула Дейдре и, коснувшись густо исписанного листка, добавила: – Я всегда буду хранить их в сердце. – После этого Дейдре торопливо отошла, а Баскин чуть было не упал на пол лицом вниз на то самое место, где только что стояла она. Дейдре с тоской взглянула на улицу. Как бы ей хотелось, презрев приличия, сбежать отсюда прямо сейчас. Хоть через окно! – Софи, взгляни, Баскин подарил мне свою поэму!

Софи, которая стояла лицом к окну и спиной к присутствующим в комнате людям, не поворачивая головы, покосилась на кузину.

– Какой волнующий дар. Должно быть, ты счастлива.

Все с той же приторно-радостной улыбкой Дейдре обернулась к развалившемуся в кресле Грэму. Судя по издаваемым Грэмом звукам, он спал, и спал крепко.

– Грэм, стихи чудные, правда? – громко сказала Дейдре и на всякий случай незаметно пнула Грэма по лодыжке.

Грэм встрепенулся.

– Какого… Какие чудные стихи!

Грэм всегда умел соображать быстро. Дейдре выгнула брови и скосила глаза на Баскина.

– Ты выглядишь усталым, Грэм, – продолжала Дейдре. – Ты уверен, что не заболел? Софи, тебе не кажется, что Грэм выглядит каким-то… нездоровым?

– О, да, – Софи с радостью ухватилась за возможность сбежать отсюда. Она была едва жива от скуки. – Вы должны беречь силы, Грэм. Я провожу вас домой.