Снова этот глухой стук.

– Леди Маргарет! – взвыл Колдер. – Прекратите пинать стул!

Мегги вздрогнула так резко, что опрокинула стакан с молоком, которое пролилось на почти нетронутую еду на тарелке Колдера и ему на колени.

– Проклятие! – Колдер вскочил и при этом случайно уронил стул.

Мегги, зажав руками уши, чтобы не слышать весь этот грохот, разрыдалась. При виде ее бледного, сморщенного от плача лица Колдера охватило смятение. Чувство вины, всякого рода фрустрации образовали гремучую смесь, взорвавшуюся гневом.

– Что, черт возьми, не так с женщинами этого дома! – заорал он, обращаясь к Дейдре.

Мегги, всхлипывая, соскользнула со стула и выбежала из комнаты.

Дейдре встала.

– Простите, милорд, но у меня, кажется, пропал аппетит, – вежливо и спокойно сообщила Дейдре, после чего торопливо вышла следом за Мегги.

Вышколенные слуги тут же убрали со стола, вернули на место стул и поставили перед Колдером чистую тарелку, но у него к этому моменту тоже пропал аппетит.

– Я думаю, ужин закончен, Фортескью.

– Как скажете, милорд.

Досрочное окончание ужина Фортескью было только на руку. Он сможет чуть больше времени потратить на урок. С недавних пор Фортескью целый день с нетерпением ждал вожделенного часа.

И вот она – долгожданная радость. Фортескью стоял, склонившись над роскошной рыжей шевелюрой своей ученицы, и вдыхал нежный теплый аромат, что источала ее бледная кожа. Лишь неимоверными усилиями воли Фортескью удавалось сосредоточиться на поставленной задаче.

– Здесь все хорошо, – ровным голосом произнес он. Чего ему это стоило, когда сердце билось, как у загнанной лошади! Затем Фортескью указал на ошибку в ровном ряду цифр. – А вот тут, видите?

Патриция еще ниже склонилась над тетрадью.

– Ой! – она быстро исправила ошибку и с улыбкой откинулась на спинку стула. – Какая же я недогадливая!

Фортескью не рассмеялся.

– Патриция, я давно собирался вам кое-что сказать. – Фортескью обошел стол кругом и сел напротив своей ученицы. – Вы очень быстро учитесь, но подниметесь еще выше, если полностью искорените ирландские словечки из своей речи.

Патриция вздрогнула, как от удара.

– И что тогда? Каким словом мне себя называть?

Фортескью, вальяжно устроившись в кресле почти таком же роскошном, как и в кабинете хозяина дома, пристально смотрел на Патрицию.

– Разве стремление к совершенству – это плохо?

– И к чему я, по-вашему, должна стремиться? К тому, чтобы стать лгуньей? – Патриция покачала головой. – Я не против того, чтобы говорить правильно, но нет ничего стыдного в том, чтобы быть ирландкой. – Патриция судорожно сглотнула и отвернулась, чтобы скрыть внезапный влажный блеск в глазах. – Порой только мой голос напоминает мне, что есть на свете и мой родной дом, а не только этот ваш хваленый Лондон с его каменными домами и расфуфыренными господами…

Патриция сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Негоже ей тратить его драгоценное время, обливаясь слезами. Вот он сидит с таким лицом, словно у него шило в заду, а встать совесть не велит. Будь он ей ровней, так она задразнила бы его до колик в животе. Пусть бы разок посмеялся от души! И дома его никто не спутал бы с англичанином: настоящий ирландец, косая сажень в плечах, синие глаза, волосы черные как смоль. И улыбка такая озорная…

Фортескью собрался было что-то сказать, и было мгновение, когда Патриция была уверена, что услышит знакомый ирландский акцент. Она готова была расцеловать его в губы за удовольствие услышать родную речь!

Но нет. Он заговорил на безупречном английском: холодном, бездушном. Слова падали, как ледяные градины.

– Никто не будет заставлять вас делать то, чего вы не хотите, разумеется, – сказал Фортескью. Да поможет Бог этому несчастному: он не умеет говорить по-другому, по-человечески. – Я только хотел предложить вам ценный, по моему мнению, совет.

Патриция расправила юбки и села прямо: точно так, как сидел он.

– Тогда я об этом подумаю, сэр, – сказала она, стараясь говорить таким же безразлично-холодным тоном, как и он. – Мне закончить чтенье? То есть чтение?

Фортескью кивнул все с тем же невозмутимым выражением лица. Впрочем, похоже, она все же погубила ту атмосферу осторожной непринужденности, что начала потихоньку прокрадываться в эту комнату во время их уроков. Патриция подавила вздох. Как ни похож Фортескью на ирландца, англичанин, он и есть англичанин: они все обидчивы и отходят не скоро.

Держи ухо востро, Петти, и не заносись слишком высоко, а то и опомниться не успеешь, как тебе дадут пинка под зад.

Не помешает почаще вспоминать о том, что возможность учиться грамоте у нее появилась лишь благодаря ее светлости, а положение ее светлости в этом доме ой как непрочно.

Бедная миледи.

Колдер уже битый час мерил шагами свою огромную спальню, но все никак не мог успокоиться.

Был момент, когда ему вдруг захотелось увидеться с братом. Странное желание с учетом обстоятельств. И все же, Рейф знал бы, что делать, чтобы обида улетучилась из взгляда Дейдре, чтобы улыбка появилась на ее лице…

С другой стороны, Рейф, как правило, не ограничивался завоеванной у женщины улыбкой, не смущаясь тем, что дама не свободна, а принадлежит, к примеру, его брату Колдеру. Так что к помощи Рейфа прибегать не стоит. К тому же Колдер обладал тем, чего никогда не было у Рейфа: неограниченными ресурсами. Верно то, что деньгами нельзя купить любовь, но заставить женщину сменить гнев на милость с помощью денег вполне возможно. Пусть не навсегда, но на время, достаточное для того, чтобы Колдер разобрался в ситуации и понял, с какого момента все пошло наперекосяк.

И что могло бы заставить улыбнуться такую женщину, как Дейдре?

Последний месяц, со дня оглашения до свадьбы, Колдер немало времени проводил в обществе своей нареченной. Ему вспоминались ужины в Брук-Хаусе в компании ее кузин и недоброй памяти мачехи. В тот день, когда Дейдре сделала ему предложение, Колдер в очередной раз подивился ее рациональному подходу: словно она предлагала ему партнерство в бизнесе. Он вспоминал, как она выглядела во время венчания: природная красота, умело подчеркнутая элегантным нарядом, сшитым… Как там его? Лементье, кажется?

Колдер сделал глубокий вдох и выдох. Несмотря на то что сразу после свадьбы он лишил свою жену всех светских радостей и не купил ей ни одного нового платья, она все же подарила ему несколько драгоценных улыбок. Отныне и впредь он будет думать только о них.

Да, пожалуй, он знает, с чего начать.

На следующее утро, открыв глаза, Дейдре обнаружила, что проснулась в раю. В атласно-шелковом раю. Не поверив своим глазам, она зажмурилась, открыла их вновь, потерла…