Молния полыхнула в небе и расколола мрак на части.

Утром светило жаркое-жаркое солнце.

Лафарж распахнул дверь в гостиную и обвел ее быстрымвзглядом.

На коврике никого не было.

Лафарж вздохнул.

— Стар становлюсь, — сказал он.

И он пошел к двери, чтобы спуститься к каналу за ведромпрозрачной воды для умывания. На пороге он чуть не сбил с ног юного Тома,который шел уже с полным до краев ведром.

— Доброе утро, отец!

— Доброе утро, Том.

Старик посторонился. Подросток пробежал босиком черезкомнату, поставил ведро и обернулся, улыбаясь.

— Чудесный день сегодня!

— Да, хороший, — настороженно отозвался старик.

Мальчик держался как ни в чем не бывало. Он стал умыватьсяпринесенной водой. Старик шагнул вперед.

— Том, как ты сюда попал? Ты жив?

— А почему мне не быть живым? — Мальчик поднялглаза на отца.

— Но, Том… Грин-Лон-Парк, каждое воскресенье… цветы…и… — Лафарж вынужден был сесть. Сын подошел к нему, остановился и взял егоруку. Старик ощутил пальцы — крепкие, теплые.

— Ты в самом деле здесь, это не сон?

— Разве вы не хотите, чтобы я был здесь? — Мальчиквстревожился.

— Что ты, Том, конечно, хотим!

— Тогда зачем спрашивать? Пришел, и все тут.

— Но твоя мать, такая неожиданность…

— Не беспокойся, все будет хорошо. Ночью я пел вамобоим, это поможет вам принять меня, особенно ей. И знаю, как действуетнеожиданность. Погоди, она войдет, и убедишься сам.

И он рассмеялся, тряхнув шапкой кудрявых медно-рыжих волос.У него были очень голубые и ясные глаза.

— Доброе утро, Лаф и Том. — Мать вышла из дверейспальни, собирая волосы в пучок. — Правда, чудесный день?

Том повернулся к отцу, улыбаясь:

— Что я говорил?

Вместе, втроем, они замечательно позавтракали в тени задомом. Миссис Лафарж достала припрятанную впрок старую бутылку подсолнуховоговина, и все немножко выпили. Никогда еще Лафарж не видел свою жену такойвеселой. Если у нее и было какое-то сомнение насчет Тома, то вслух она его невысказывала. Для нее все было в порядке вещей. И чем дальше, тем больше самЛафарж проникался этим чувством.

Пока мать мыла посуду, он наклонился к сыну и тихонькоспросил:

— Сколько же тебе лет теперь, сынок?

— Разве ты не знаешь, папа? Четырнадцать, конечно.

— А кто ты такой на самом деле? Ты не можешь бытьТомом, но кем-то ты должен быть! Кто ты?

— Не надо. — Парнишка испуганно прикрыл лицоруками.

— Мне ты можешь сказать, — настаивалстарик, — я пойму. Ты марсианин, наверно? Я тут слыхал разные басни промарсиан, правда, толком никто ничего не знает. Вроде бы их совсем малоосталось, а когда они появляются среди нас, то в облике землян. Вот и ты, еслиприглядеться: будто бы и Том, и не Том…

— Зачем, зачем это?! Чем я вам не хорош? —закричал мальчик, спрятав лицо в ладонях. — Пожалуйста ну пожалуйста, ненадо сомневаться во мне!

Он вскочил на ноги и ринулся прочь от стола.

— Том, вернись!

Но мальчик продолжал бежать вдоль канала к городу.

— Куда это он? — спросила Энн; она пришла заостальными тарелками.

Она посмотрела в лицо мужу.

— Ты что-нибудь сказал, напугал его?

— Энн, — заговорил он, беря ее за руку, —Энн, ты помнишь Грин-Лон-Парк, помнишь ярмарку и как Том заболел воспалениемлегких?

— Что ты такое говоришь? — Она рассмеялась.

— Так, ничего, — тихо ответил он.

Вдали, у канала, медленно оседала пыль, поднятая ногамибегущего Тома.

В пять часов вечера, на закате, Том возвратился. Оннастороженно поглядел на отца.

— Ты опять начнешь меня расспрашивать?

— Никаких вопросов, — сказал Лафарж.

Блеснула белозубая улыбка.

— Вот это здорово.

— Где ты был?

— Возле города. Чуть не остался там. Меня чуть… —Он замялся, подбирая нужное слово. — Я чуть не попал в западню.

— Что ты хочешь этим сказать — «в западню»?

— Там, возле канала есть маленький железный дом, икогда я шел мимо него, то меня чуть было не заставили… после этого я не смог бывернуться сюда, к вам. Не знаю, как вам объяснить, нет таких слов, я не умеюрассказать, я и сам не понимаю, это так странно, мне не хочется об этомговорить.

— И не надо. Иди-ка лучше умойся. Ужинать пора.

Мальчик побежал умываться.

А минут через десять на безмятежной глади канала показаласьлодка, подгоняемая плавными толчками длинного шеста, который держал в рукахдолговязый худой человек с черными волосами.

— Добрый вечер, брат Лафарж, — сказал он, придерживаялодку.

— Добрый вечер, Саул, что слышно?

— Всякое. Ты ведь знаешь Номленда — того, что живет вжестяном сарайчике на канале?

Лафарж оцепенел.

— Знаю, ну и что?

— А какой он негодяй был, тоже знаешь?

— Говорили, будто он потому Землю покинул, что человекаубил.

Саул оперся о влажный шест, внимательно глядя на Лафаржа.

— А помнишь фамилию человека, которого он убил?

— Гиллингс, кажется?

— Точно, Гиллингс. Ну так вот, часа этак два тому назадэтот Номленд прибежал в город с криком, что видел Гиллингса — живьем, здесь, наМарсе, сегодня, только что! Просился в тюрьму, чтобы его спрятали туда отГиллингса. Но в тюрьму его не пустили. Тогда Номленд пошел домой и двадцатьминут назад — люди мне рассказали — пустил себе пулю в лоб. Я как раз оттуда.

— Ну и ну, — сказал Лафарж.

— Вот какие дела-то бывают! — подхватилСаул. — Ладно, Лафарж, пока, спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Лодка заскользила дальше по тихой глади канала.

— Ужин на столе, — крикнула миссис Лафарж.