Мирослава снова улыбнулась. Подумала о том, что теперь не чувствует и капли страха. Она ощущала доброе тепло, исходившее от этого маленького существа и теперь не понимала-как могла раньше бояться его.

— И всё же, что значит «повелевать»? То есть, если я прикажу тебе сделать что-то, то ты выполнишь?

Домовой снова нахохлился, свёл брови к переносице, ответил недовольно:

— Выполнить — выполню, но спасибо за это не скажу. Мы не любим, когда нами командуют. К тому же, всё от просьбы зависит… Плохие поступки, например, не все любят совершать.

— Не обижайся. — Миролюбиво улыбнулась девушка. — Я просто понять хочу то, что на меня свалилось.

— Пройдёт время — поймёшь. Я чую — ты сильная, сильнее Глафиры, например. Она не могла меня постоянно видеть, лишь изредка. А с тобой мы уж добрых полчаса беседуем с глазу на глаз.

— Откуда у меня может быть такая сила? — Мирослава прищурилась, чувствуя, что эту тайну ей никогда не разгадать за давностью лет. Ведь Агафья сказала, что такой же силой обладала её мать, которой давно нет в живых.

Домовой, как и ожидала Мирослава, лишь пожал плечами:

— Бывает, такое по наследству передаётся. Может у вас в роду была сильная ведьма, например. А может и вовсе — случайность.

Они помолчали, слушая размеренное тиканье настенных часов.

— Тут к тебе гости опять пожаловали незваные. — Вдруг сказал домовой, и спрыгнул со стула. — Помни о том, что теперь ты можешь повелевать. Больше не нужно бежать.

Он направился в тёмный угол, из которого вышел до этого, когда Мирослава, опомнившись, окликнула его:

— Постой! Как звать тебя, Домовеюшко, есть у тебя имя?

— Митрофаном когда-то кликали…

Мирослава проследила за тем, как он растворился в тёмном углу и направилась к двери, распахнув её как раз в тот момент, когда Глеб с одним из своих дружков поднимался на крыльцо.

— Привет. — Сказала спокойно, стоя в дверях.

— Дома? — Оторопел Глеб, замер на ступеньке пониже. — А я всё думал — вернулась или нет.

— Соскучился?

— Может и так. — Он усмехнулся, опёрся о перила, замер так, развалившись по-хозяйски.

— Вещи мои верни. — Сухо сказала Мирослава.

— Какие вещи? О чём ты?

— Ты знаешь о чём. Завтра чтобы на этом самом месте лежали. — Она кивнула на ступеньку, где стоял Глеб.

— А иначе что? — Он не добро посмотрел на неё исподлобья, и по нездоровому блеску в его глазах, Мирослава догадалась, что парень снова изрядно выпил. — Не задавайся, Славка, а то ведь может случиться так, что в этот раз не успеешь убежать.

Она улыбнулась снисходительно:

— А я не побегу. Теперь твоя очередь. — Откуда-то вдруг пришла уверенность в следующих своих действиях.

Ничего не понимая, Глеб и державшийся чуть позади парень, переглянулись и засмеялись.

Мирослава тоже засмеялась, почувствовав усиливающийся прилив неведомой силы, и вдруг раскрытой ладонью ударила по дверному косяку. Глаза её сверкнули в предрассветном сумраке. Глеб, успев заметить этот блеск, почувствовал вдруг, как по его спине поползли мурашки. Потому что девушка изменилась — как он сразу этого не заметил?

В это время в глубине дома что-то загремело и на улицу вылетел веник, с ходу огрев Глеба по спине. От такого поворота событий оба парня ошалели, закричали благим матом, а Мирослава засмеялась уже в голос, продолжая держать руку на дверном косяке. Так она поддерживала связь с домом, чувствуя каждую его дощечку, которая прежде была живым деревом.

Веник принялся охаживать обоих парней, и те в панике бросились бежать под заливистый хохот Мирославы:

— Ты чего приходил-то, Глеб? А? Останься, поговорим!

Но он уже скрылся за калиткой, а веник, будто обессилев, упал на дорожку. Мирослава подошла к нему, подняла и отнесла обратно в дом.

— Навряд ли кому-то расскажут, да и сами себе не поверят. Подумают — привиделось с пьяных глаз. — Пожала она плечами, обращаясь к самой себе. — Но лучше так больше не шутить.

На рассвете пришёл Стёпка. Мирослава как раз наливала кофе, когда парень без приглашения вошёл в дом, приблизился к девушке почти вплотную, внимательно вглядываясь в глубину её спокойных глаз. Она не отвела взгляд, хотя не совсем понимала, что же пытается увидеть в ней этот странный парень.

Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил.

— У тебя всё получилось, хотя и не так как мы планировали. Теперь ты…

Он замолчал, сел на стул, стянул с головы вдруг шапку, явив острые, нечеловеческие уши, сокрушённо опустил голову вниз.

— Мне жаль, что так получилось.

— А мне нет. — Легко ответила Мирослава, поймав недоумевающий взгляд Стёпки. — Я смогу остановить это. Больше по нашей линии никто ведьмой не станет. А я сама не буду творить зло и служить какому-то Владыке Нави, как это делала Агафья. Я, конечно, многого не знаю и не понимаю, но уверена, что всё теперь будет хорошо.

Стёпка порывисто схватил её за руку:

— Я был бы рад верить в это, но ты не понимаешь насколько коварны тёмные силы. Буду надеяться, что твоя душа устоит перед ними.

— Устоит. — Твёрдо сказала Мирослава. Она улыбнулась, и в который раз сама же поразилась тому спокойствию, которое снизошло на неё в прошлую ночь, по возвращении из мира Нави.

Она поставила перед Стёпкой чашку кофе, села напротив, наслаждаясь горячим терпким напитком. Некоторое время оба молчали.

— Сашка в порядке? — Спросил вдруг парень, не глядя на девушку.

— Вроде бы. Но его что-то тяготит. Раньше я не замечала, а теперь…Ты ведь тоже почувствовал это в нём, верно?

Он кивнул, отставив чашку, понимая, что Мирослава всё знает.

— С того света никто не возвращается прежним. — Сказал он. Подумал минуту, затем решился: — Кстати о возвращении… Ты можешь помочь мне в одном деле? Теперь тебе это по силам.

Мирослава вопросительно посмотрела на него поверх чашки и по его решительному взгляду сразу поняла, о чём пойдёт речь.

Глава 21

Они стояли на лесной опушке, у обоих — босые ноги, мокрые от росы, на одежде репейник. Мирослава впервые прошла от дома до леса босиком, удивившись тому, почему не делала этого раньше — как приятно было ступать по прохладной траве, чувствовать силу земли. Последний раз она снимала обувь в детстве, а после не хотелось, да и ноги отвыкли — каждый камушек норовил уколоть побольнее.

— Ты уверен? — Спросила она Стёпку. Голос у неё немного дрожал от переполнявших эмоций. Как ни странно, но к горлу подступил противный горький ком — то ли от близкого расставания, то ли от