– Не известно, представьте себе, – ответил я, – просветите.

– Я обязан поставить в известность прокурора и соответствующие службы о том, что пребывание в вашем доме для Дмитрия Грановского не безопасно. Подозреваю, что у него даже не будет возможности с вами попрощаться и собрать свои вещи, его очень быстро изымут.

«Изымут» – какое страшное слово. Как много всего страшного сказал мне этот человек в гражданской одежде, но с лицом властным, полицейским. Я не был готов к этому разговору, я не знал законов. Действительно ли я обязан сохранять тайну, которую мне помимо воли рассказали? Могут ли Диму «изъять»? Мое незнание этой сферы законодательства сыграло со мной плохую игру. Я должен был пойти на сделку вслепую.

Но это вдруг перестало меня волновать. Почему я так эгоистичен? Да, я пережил немало за свою недолгую жизнь, но сомневаюсь, что пальма первенства по драмам в жизни у меня. Наверное, все-таки у Димы. И наш с ним разрыв – еще одна драма для обоих. Не согласись я сейчас хранить в секрете явление этого гостя, нам обоим зачислят на баланс еще одну печальную историю.

– Хорошо, – ответил я, – я сохраню в тайне наш с вами разговор, правда, я пока мало понимаю, что неизвестного вы мне рассказали. Что из этого Дима не знает?

– Он знает, конечно, все, но не знает главного: о нашей с вами сделке. Я хочу, чтобы вы поняли, что это не детектив и не триллер, который вы сможете увидеть по телевизору. Это реальная жизнь человека, вашего друга, Саши Лаврова. И сейчас она в еще большей опасности, чем вы можете себе представить. Не всегда правоохранительные органы могут спасти человека. Особенно властям плевать на жизнь отдельного человека, если речь идет о десятках жизней. Но даже в этой ситуации мы стараемся сделать так, чтобы после нашего вмешательства у человека оставался шанс жить нормально. Но сейчас от нас ничего не зависит. Мне нужна ваша помощь. Если вы согласитесь мне помочь, возможно, пострадают люди. Возможно, этими людьми будете вы и Саша Лавров. Но моя изначальная цель – спасти этого паренька, помочь ему выжить.

– Вы говорите страшные вещи. – Я стал переживать еще больше, когда Романов заговорил о смерти.

– Наша жизнь состоит сплошь из странностей, – ответил Игорь Сергеевич, – если с вами жизнь так не поступала, не думайте, что вам удалось минуть эту чашу. Когда-нибудь она вас коснется снова.

– Я не понимаю, что от меня нужно. И еще, я не понимаю, что будет, если у меня не получится сделать то, что нужно. И я не уверен… то есть… как знать, что вы меня не обманываете? Как знать, что ваш план должен сработать в пользу Димы? Я хоть и живу с Димой недолго, но я хочу вам сказать – он убит, раздавлен. Его просто уничтожили. Сейчас он пытается как-то справиться с этим всем…

– У него ничего не получится, – ответил Игорь Сергеевич, – потому что история не закончилась. Невозможно начать жить так, как будто ничего не было, знать, что убийца его семьи до сих пор на свободе, и спокойно жить. Помогите мне завершить эту историю и дать шанс Саше Лаврову написать новую историю своей жизни.

В такой ситуации я оказался впервые, и формулировать мысли мне было сложно:

– Я понимаю, что вы не пришли бы ко мне, если бы ваш план не был одобрен начальством. Но вы уверены, что план сработает? У вас наверняка ведь есть запасной план. Возможно, идущий в разрез с «официальным», возможно, идущий с ним параллельно, я не знаю. Я хочу получить от вас гарантию, что все получится.

Это не давало мне покоя. Я не понимал, почему этому человеку с серым изможденным лицом, безразличным видом вдруг понадобилось помочь Диме? Я смотрел в упор на Игоря Сергеевича Романова, но не видел в нем союзника. У этого человека за душой не было ничего хорошего, он просто робот, солдафон, беспрекословно выполняющий приказы. Сказали месить ногами лицо – значит, так и будет делать. Зачем ему нужен я? Точно не знаю, но, видимо, я должен использовать наши с Димой дружеские отношения, чтобы направить его в нужную для Игоря Сергеевича русло. Возможно, Дима не захочет или не сможет туда пойти сам, не понимая, что это ему во благо. Вот только как знать, что я не отправлю его прямо в ад?

Я уверен, этот человек в принципе не знает, что такое жалость. И как у него может быть план, который поможет Диме?

Ответ Романова посеял в моей душе еще больше сомнений.

– Никаких гарантий я вам не дам, не ждите их от меня.

Он знает.

Я понял это сразу, как только вошел. Вася прятал глаза, боялся со мной говорить. Столько времени ушло на то, чтобы мы смогли друг другу доверять, даже без углубления в мое прошлое, и – несколько шагов назад. Определенно, Вася знает. Не догадывается, не подозревает что-то, а точно все знает.

И молчит.

Значит, объяснили, запугали статьями закона и перспективами недалекого будущего. Уверне, что приходил этот чопорный тип из ФСБ, который допрашивал меня без сожаления и сочувствия. Игорь Романов, черт бы его побрал, упертый осел, считающий, что только он во всем прав. И вот теперь Вася, человек ответственный, пытается сохранить в тайне все, что ему известно, но…

Вася совершенно не умеет врать. У него на лице написано все, даже то, о чем он еще не успел подумать. Я не встречал таких открытых людей, как он. Вася сплошь состоял из качеств хорошего человека, мне иногда казалось, что он сотворен не на этой планете. В нем не было ни малейшей червоточины, он был таких мощных моральных ценностей человек, что я рядом с ним выглядел беспринципным ублюдком. Сколько ему пришлось пережить… Жизнь проехалась по нему на высокой скорости, отняв маму, ноги, но это его не сломило. Видимо, предела человеческой силе просто не существует. Если бы меня не отправили к Васе, я бы, наверное, умер. Ненавижу выглядеть сопляком, особенно рядом с ним, таким худощавым и с виду беззащитным, но твердым, как камень, внутри. Но и я не сопляк, правда, я почти готов снова начать бороться за жизнь, но не психотерапевт мне помогла (хотя какую-то пользу эти разговоры мне однозначно принесли). На самом деле, я почувствовал, что начинаю крепнуть, только когда оказался здесь, в этой небольшой квартирке, помогая Васе с его бытовыми вопросами, в которых он беспомощен. Помыться, сходить в магазин, постирать вещи – это было выше его возможностей, но под силу мне. Вася в моих глазах был атлантом, которому нужно расправить плечи, он боролся в другой весовой категории, где я был отправлен в нокаут.

Мои родители и Лиза еще снятся мне по ночам. Прошло не так много время с момента их смерти. Я все еще надеюсь, что когда-нибудь услышу голоса мамы и отца и увижу Лизу. Сейчас уже немного легче, все чаще мне удавалось выспаться ночью. Некоторые ночи все еще кажутся мне бесконечными. Я проваливаюсь в сон, потом вдруг резко просыпаюсь, потом снова засыпаю и и опять просыпаюсь. Отрывки снов были наполнены запахом подземельного смрада, плечи обжигал холод северной стены, за которой плакала женщина, я уверен, это была мама. Я никогда не слышал, как она плачет – отец не позволял ей даже думать о плохом.