Далековато от злачных и прочих нужных заведений, но это мелочи. Не так часто я бываю дома, а если бываю, вовсе не обязательно ночую в собственной постели. К себе вообще никого не вожу, не люблю посторонних в доме, поэтому предпочитаю наносить визиты сам.

Одним словом, добирались мы долго. Мне что, я привычный: далеко не всегда я ездил верхом, доводилось отмахивать большие концы пешедралом. Вот Кьярре пришлось хуже: она к долгим прогулкам не привыкла, и уже к середине пути начала волочить ноги. Не жаловалась, правда, а когда я предложил поднести ее на закорках, зыркнула так, что едва не подожгла чью-то мирно стоящую в переулке телегу. И я не шучу и не преувеличиваю: глаза ее так полыхнули, что искры посыпались. Я вовремя отпрянул, а вот себе она рукав прожгла.

— Больше так не делай, — сказал я.

— Я не нарочно, — буркнула Кьярра.

— Понимаю, что не нарочно, но все-таки постарайся сдерживаться. У людей, знаешь ли, не принято поджигать взглядом что ни попадя. С чего ты вдруг так обозлилась?

— Мне не нравится быть слабой, — заявила она. — Я могу долететь до твоего дома в один миг и тебя донести!

— Разве же это — слабая? Ты намного сильнее меня, и я об этом прекрасно помню. Но превращаться посреди города нельзя.

— Знаю, — буркнула Кьярра, посмотрев по сторонам. — Тут теснее, чем в лесу. И людей много.

— Вот именно. Непременно кто-нибудь заметит. Это только кажется, что квартал тихий, огни в окнах не горят, все спят, а на самом деле — у кого-нибудь бессонница, кто-то возвращается с гулянки, кто-то ждет этого самого загулявшего… Глаз кругом предостаточно.

— Я чувствую. Но я не про это.

— А про что?

— Если я превращусь, то сломаю дома, — пояснила Кьярра. — Люди наверняка покалечатся. Или даже умрут. Нельзя так.

— Если речь будет идти о нашей жизни, разрешаю не думать об окружающих, — сказал я, в очередной раз удивившись такому бережному отношению к человеческой жизни.

Ясно, что оно не от хорошей жизни проистекало, но все равно — из уст Кьярры такие рассуждения звучали… странно.

— Ты злишься потому, что нет возможности полететь? — предпринял я новую попытку.

— Ну да. Лучше бы я правда стала лошадью. Они быстрее. — Кьярра споткнулась и зашипела, должно быть, ушибла палец на ноге. — И копыта у них твердые!

— Мостовая тут не особенно хороша, — согласился я. — И, представь себе, лошадям тоже неприятно ходить по таким камням. Потому их и подковывают, чтобы ноги не сбили. Я что-то не сообразил: тебе бы тоже пришлось нацепить подковы вместо ботинок.

— Нет, — быстро сказала она. — Лучше так. Только не иди быстро.

— Разве я тороплюсь?

— Не знаю. Я не успеваю.

Тут я сообразил, что намного выше ростом, шаг у меня, соответственно, шире, и Кьярре действительно приходится не идти, а почти бежать, чтобы не отставать.

— Извини, не подумал, — сказал я и сбавил ход. — Спешить нам особенно некуда. Поезд в столицу пойдет только послезавтра, а до этого времени нам найдется чем заняться.

— Поезд?

— Большая такая самоходка, — пояснил я.

— Я знаю, что это. Я не понимаю, зачем он тебе?

— Не пешком же идти. А верхом, сдается мне, тебе путешествовать совсем не понравится. С непривычки это сложно. Ну а повозок у меня в хозяйстве нет, — завершил я мысль. — Можно нанять, но это, во-первых, лишний след, а во-вторых, все равно получится в разы дольше, чем на поезде. Только не говори, что ты его боишься, потому что он больше тебя!

— Не боюсь. Он же не кусается, — буркнула Кьярра. — Ездит только по своей дороге, летать не может. Значит, даже если захочет, не догонит.

— Он не захочет, — заверил я. — Потому что он машина, а машины пока не научились думать. Ими управляют люди.

— А если погонщик за него подумает?

— Такой человек называется машинистом, — просветил я. — Ну подумает, и что? Ты же сама сказала — поезд ходит только по рельсам. Свернуть в неположенном месте он не может. А если сойдет с рельсов, то может разбиться. В любом случае, если под мирный пассажирский или грузовой состав не прыгать… в человеческом облике, конечно, опасности он не представляет. Вот к бронепоездам лучше не приближаться, но мы и не станем…

— Это что за звери? — заинтересовалась Кьярра.

— Тоже поезд, но весь в броне — по названию понятно — и вооруженный. Как паровые корабли на море. Но они сейчас мирно стоят на запасных путях, — успокоил я, — потому что войны нет. И все же… если когда-нибудь доведется столкнуться, учти, что с них могут стрелять почти во все стороны, и вверх тоже. Мне рассказывали историю о том, как последний оставшийся в живых стрелок ухитрился сбить вражеского дракона. Он, правда, рухнул прямо на бронепоезд, тот взорвался — боеприпасы сдетонировали от огня, — и оба погибли, но такой размен посчитали равноценным.

— Совсем не хочу с ними сталкиваться, — мрачно сказала она. — Пусть лучше и дальше спят в своих логовах.

— Совершенно с тобой согласен.

Дальше разговор не клеился, но это и к лучшему: мне нужно было поразмыслить, а на ходу хорошо думается…

До дома мы добрались, когда уже рассвело. Хорошо, утро выдалось хмурое и дождливое, и нам удалось пройти задворками, не привлекая внимания соседей.

— Ты тут один живешь? — удивленно спросила Кьярра, очутившись внутри и оглядываясь по сторонам.

— Да.

— Дом в лесу намного меньше. Почему?

— Потому что он — временное пристанище, а это… — Я подумал и сказал: — Тоже временное, конечно, но здесь я остаюсь дольше, чем в любом из своих убежищ. И, сознаюсь, мне хочется удобств. Мыться в ручье и готовить на костре, конечно, не трагедия, но прямо сейчас я не откажусь от горячей ванны и хорошего завтрака. И тебе рекомендую.

— Завтрак?

— Сперва ванну, — ответил я.

— А почему вода горячая? — спросила Кьярра, когда я показал ей это чудо цивилизации. — Ты не разжигал огонь. Может, из-под земли? Мама говорила: есть такие места, где бьют горячие ключи, а иногда получаются целые озера. Там зимой тепло. Кругом снег, а вокруг озер трава и цветы, как летом.

— Знаю такие источники, — вздохнул я. — Кое-где люди ухитряются подводить эту горячую воду в дома, но у нас не тот случай.

— Тогда откуда она?

— Из колодца. Остальное — дело рук чародея.

— Ты же их не любишь, — удивленно сказала Кьярра. — А колдовство в доме держишь.

— Нелюбовь к отдельным людям — не повод лишать себя водопровода, — ответил я. — К тому же такие вот мастеровые в разы приятнее странствующих чародеев. Цену себе знают, но не слишком-то выделываются.

— Потому что ты хорошо платишь?