— Ну извини, дамской обуви без хотя бы маленького каблучка я не нашел. Мог взять на мальчика, но такие ботинки с платьем выглядели бы слишком экстравагантно. А шить на заказ некогда.

Я подумал и добавил:

— Придется тебе держаться за меня, чтобы не спотыкаться и не потеряться. Выглядеть будет достоверно с учетом твоей легенды. Люди с такой болезнью часто боятся шума и тем более толпы.

— Ты же не любишь, когда тебя трогают, — напомнила Кьярра и снова обошла вокруг стула, придерживаясь за спинку.

На этот раз получилось заметно лучше. Ее хотя бы не шатало на ходу, как пьяного матроса.

— Мало ли чего я не люблю… Ради дела потерплю, не облезу.

— Я постараюсь не обжигать, чтобы ты не облез, — пообещала Кьярра.

Кажется — вот только привык к этой ее непробиваемой серьезности, и опять… На этот раз, впрочем, я не стал объяснять, что именно имел в виду. Сам виноват: зарекался ведь выражаться при ней исключительно однозначно!

— Ну вот, — сказал я, нахлобучив на нее дорожную шляпку и завязав ленты под подбородком. — Теперь ты похожа на благонравную девицу. Взгляни в зеркало… хотя нет, постой. Надеюсь, ты знаешь, что это такое?

— Конечно! — возмутилась Кьярра. — Мама рассказывала. И свое отражение я видела. В воде. Зеркал у нас не было.

— Замечательно, — искренне сказал я. — Не обижайся, я предпочел перестраховаться. Некоторые люди из глуши, которые тоже видели себя только в какой-нибудь луже или начищенном котелке, пугаются, когда видят хорошее зеркало. Отражение слишком уж похоже на настоящего человека, того и гляди, выйдет навстречу. Или того хлеще: заменит оригинал…

— А так бывает?

— Об этом страшные сказки рассказывают.

— Тогда ничего, — решила Кьярра. — Сказки часто про то, чего на свете не бывает.

Меня подмывало спросить, о чем рассказывают на ночь матери маленьким дракончикам, но я удержался: она ведь примет это за чистую монету и примется вспоминать, а сейчас не до того. Успею еще… если не забуду.

Отражение не слишком заинтересовало Кьярру (хотя она украдкой потрогала пальцем стекло), а вот одежда…

— Зачем ваши женщины так неудобно одеваются? — спросила она, приподняв подол. — Как в этом бегать? Даже ходить тяжело!

— Так сложилось, — ответил я заученной фразой. Ну откуда я знаю, почему в незапамятные времена одеваться стали именно так, а не иначе?

— Тродда была в штанах…

— Она чародейка, ей можно вести себя не как все. А ты приличная девушка… Ну, во всяком случае, дядюшка пытается сделать из тебя такую.

«Что-то еще получится», — мелькнуло в голове, вслух же я сказал:

— Запомнила, что как надевается? Если нет, лучше спроси меня, а не напяливай абы как. Попутчики не поймут, если ты появишься в расстегнутом платье.

— Я же… это самое… — Кьярра нахмурилась. — Больная умом.

— Не до такой степени. Нелюдимость и небольшие странности простительны, а вот бегать полуголой перед незнакомыми людьми — прямой путь в больницу для помешанных, — сказал я. — А ею даже на каторге пугают, потому что с каторги сбежать можно, если повезет, но оттуда… если только вперед ногами вынесут.

— Почему?

Я мысленно дал себе оплеуху и пояснил:

— Покойников принято выносить из дома ногами вперед, поэтому так и говорят. Не спрашивай, почему, я не знаю! В другом месте их вообще через окно вытаскивают, а потом это окно забивают наглухо и прорезают новое.

— Люди странные, — в который раз повторила Кьярра. — Я буду спрашивать, Рок. Я же обещала делать, как ты говоришь.

— Когда это? — не смог припомнить я.

— Я тебе не сказала, — с очаровательной непосредственностью ответила она. — Но я так решила. Только иногда забываю. Это потому, что я не привыкла много думать, да? Дома не о чем было. Поохотилась — поспала — снова поохотилась. Вспомнила маму. И все. Когда она была, мы говорили и я думала больше. О том, что она рассказала. Она потом спрашивала, как я запомнила. Ругала, если я ошибалась. А потом ее не стало. Я сперва твердила на память все, что помнила, но оно скоро стало таким… ну…

— Как будто истерлось от повторения? — пришел я на помощь.

— Да! Как старые монеты — на них ничего не разберешь. Вот она есть, а рисунка нет. Так и слова: я их заучила, но не могу вспомнить, что они значат.

— Ты действительно одичала от одиночества, — помолчав, сказал я. — Такое случается даже со взрослыми самодостаточными людьми, а ты осиротела совсем юной. Воспоминаний у тебя мало, впечатлений — и того меньше, пополнить их негде, вот и выходит, что думать не о чем. А когда разум нечем занять, он…

— Ржавеет? — перебила Кьярра. — Как мечи?

— Именно, — кивнул я и подивился: почему ей на ум пришли мечи, а не ножи, к примеру, или еще какой-нибудь инструмент, который она могла видеть у стариков-козопасов? — А если возить лезвием по какому-нибудь достаточно твердому предмету… вроде воспоминаний, да, но без умения и сноровки, оно не отточится, а затупится.

— Я буду больше думать, — пообещала она. — Но это трудно.

— Дело привычки. А теперь давай собираться. С утра времени не будет: ты же наверняка захочешь поохотиться на дорожку?

— А по пути будет нельзя?

— Я не представляю, сумеешь ли ты попасть в свои охотничьи угодья из поезда, — повторил я вслух свое опасение. — Он все-таки движется, и довольно быстро. Остановки есть, но они слишком короткие, ты за такое время не управишься. Одним словом, лучше не рисковать. Потерпишь пару дней?

— Если человеческой еды будет много, то потерплю, конечно, — согласилась Кьярра.

— Придется мне прикидываться обжорой, — невольно улыбнулся я.

— Почему?

— Потому что юные девушки столько не едят. Впрочем… Ты же у нас головой скорбишь, а такие люди часто любят поесть и не чувствуют насыщения. Если их не ограничивать, не остановятся. Ну и выглядят они соответствующе.

— Но я же худая, — резонно заметила Кьярра. — Ты сам сказал однажды — кожа да кости. Дракон не может быть толстым. Как летать? Крылья не поднимут!

— Это еще один штрих к нашей истории, — ответил я. — Мать держала тебя в узде, само собой, и я намерен вести себя так же. Но тебе настолько не нравится поезд, что еда — единственное, чем можно тебя отвлечь. Иначе ты сильно возбудишься и можешь что-нибудь натворить. Да хоть капризничать начнешь, кричать, а в небольшом замкнутом помещении это очень неприятно, особенно для ни в чем не повинных соседей… Поэтому пришлось сделать послабление в правилах, но только на время.

— Понятно, — кивнула она, задумалась ненадолго, потом спросила: — Рок, а почему нет слуг? Если ты богатый и я тоже, должны быть слуги! Носить наши вещи и вообще…