Но чем все-таки она могла в это время заниматься? Какое дело было важнее того, чтобы быть с Сэмом в этот трудный для него момент?

Я ждал, когда появится возможность невзначай ее об этом спросить, и такой шанс представился после ужина. Сэм сидел в гостиной – ему разрешили посмотреть еще одну передачу по телевизору перед купанием. Мы с Элисон мыли посуду.

– На рыбалке Сэм рассказал мне про зоопарк, – начал я.

– Да? – сказала в ответ Элисон.

– Говорил, что долго смотрел на акул.

– Как обычно.

Я не знал, как трактовать это ее «как обычно». Это никак не указывало на то, присутствовала ли она при этом или нет. Нужно было надавить сильнее.

– Опять уговаривал тебя не бояться? – спросил я.

– Не помню.

Что это: правда или попытка уклониться от ответа?

– Может, все-таки вспомнишь? – попросил я.

– Зачем?

Она отложила сковородку, которую перед этим вытирала, и посмотрела на меня.

– Просто… мы с тобой обсуждали, что в связи с посттравматическим расстройством нам следует подмечать все нюансы его поведения. И я подумал, что если он, как обычно, сказал тебе не бояться акул, значит, с ним все в порядке, то есть он не зацикливается на угрозе, а, наоборот, уверяет мать, что угрозы нет. Понимаешь, что я имею в виду?

– Думаю, да.

– Так он говорил тебе не бояться или нет? Ну, давай, вспомни, это очень важно. Подумай немного.

Перед тем как ответить, она посмотрела наверх, а потом направо – классический признак лжи, если верить психологу из ФБР, доклад которого я однажды слушал на судебной конференции.

А потом сказала:

– Да. Думаю, он и в этот раз сказал: «Не бойся, мама, они по ту сторону стекла».

– Ты уверена, именно так и сказал?

Наверх и направо.

– Да, – ответила она.

Я кивнул, давая понять, что ее ответ меня удовлетворил, и опустил взгляд в раковину, чтобы она не смогла заметить отчаяния на моем лице. Оставаться дальше с ней на кухне, терпеть ее присутствие было невыносимо. Внутри у меня словно что-то начинало рушиться.

Я ведь дал ей возможность самой все объяснить и исправить несоответствия в своих показаниях, а она даже не притворилась, что это оплошность, не удовлетворилась маленьким обманом. Она распробовала ложь, покатала ее на языке и со смаком заглотила целиком.

И что мне было с этим делать? За те двадцать пять лет, что мы с ней вместе, она когда-нибудь меня обманывала?

Конечно. Во-первых, насчет курения. Когда нам было по двадцать, Элисон курила. Она не была заядлой курильщицей из тех, что курят по пачке в день, но могла выкурить сигаретку в баре – тогда еще не было запрета на курение в общественных местах – или на вечеринке, за компанию, а еще курила, когда нервничала.

По утверждениям самой Элисон, решив забеременеть, она бросила курить раз и навсегда. У меня даже сомнений не было, что так оно и было. Но однажды, года три назад, я без предупреждения заехал за ней на работу, чтобы пригласить в ресторан отметить годовщину нашей свадьбы, и, паркуя машину, заметил ее – она стояла в зоне, отведенной для курения, и как раз выдыхала струю дыма. Увидев мою машину, она быстро потушила сигарету и скрылась внутри. А когда через три минуты вышла ко мне в вестибюль, от нее пахло мылом и зубной пастой.

Несколько месяцев спустя, приехав к ним в школу на благотворительный вечер, я нашел у нее на рабочем столе почти полную пачку сигарет и из любопытства смял один уголок. А через неделю под надуманным предлогом зашел в отсутствие жены в ее кабинет. Пачка была та же самая, но уже наполовину пустая. Элисон курила по сигарете в день, вероятно в обеденный перерыв.

За последние три года я несколько раз чувствовал едва уловимый запах сигарет в ее дыхании или легкий табачный дух на одежде. Но ни разу ничего ей не сказал. Женщине ведь позволительно иметь свои маленькие секреты, не так ли?

Но сейчас ее поведение заставило меня задуматься: может, когда ей сошла с рук маленькая ложь, она решила, что удастся скрыть и большую?

Сославшись на то, что у меня болит голова и мне хочется лечь, я при первой же возможности вышел из кухни.

Нужно было собраться и как следует все обдумать – ради детей и ради моего собственного душевного здоровья. Но посмотреть на ситуацию не глазами мужа – мужья часто поддаются эмоциям и позволяют чувствам выносить за них суждения, – а разобраться с этим как судья.

Предположим, передо мной в зале суда подзащитный. Его обвиняют в похищении детей, и против него свидетельствуют те же улики, что сейчас против Элисон. Допустим, подсудимый отказался от суда присяжных и мне надо вынести приговор: виновен или нет. Каков был бы порядок слушания?

Свидетель обвинения № 1: заслуживающая доверия, располагающая пожилая дама, у которой нет причин врать – мисс Пэм из школы Монтессори, – опознала в Элисон женщину, которая в тот день забирала из школы детей. Замечу, что это свидетельство человека, который хорошо знает Элисон. К тому же смотреть, кто сидит за рулем, входит в круг ее профессиональных обязанностей. Она даже отметила дополнительные детали – бейсболка и солнечные очки.

Свидетель обвинения № 2: маленький мальчик, который, конечно, переминается с ноги на ногу от смущения на свидетельской кафедре, тоже указал, что за рулем той машины сидела его мама. Да, его как следует потрепали на перекрестном допросе, добившись признания, что его внимание отвлекало происходящее на экране телевизора, но все-таки.

Вещественное доказательство обвинения № 1: видеозапись, на которой фигурирует такой же автомобиль, как у подсудимой. Точно в указанное мисс Пэм время дети садятся в машину, за рулем которой женщина, несомненно похожая на Элисон.

На очереди вещественные доказательства обвинения № 2: тексты СМС-сообщений, поступивших с мобильного телефона подсудимой на номер отца похищенных детей. В первом говорится, что детей она заберет сама, во втором содержится требование вернуться домой, вместо того чтобы следить за потенциальным подозреваемым.

И ведь сколько сил потратил адвокат защиты, чтобы убедить суд не принимать во внимание эти сообщения! Он утверждал, что нет никаких доказательств того, что они действительно были отправлены с номера подсудимой. Прокурор возражал, что нет никаких доказательств обратного.

Любому судье пришлось бы счесть сообщения вещественным доказательством и дать подзащитной возможность доказать, что их отправляла не она. И ее слова внушали доверие.

Тревогу вызывали другие показания обвиняемой. Во-первых, она настояла на том – настояла! – чтобы ни она, ни ее муж не обращались в правоохранительные органы. А кто, как не виновник преступления, всегда старается держаться от копов подальше?

Во-вторых, ее поймали на лжи, касающейся поездки в зоопарк. Прокурору даже не пришлось заострять на этом внимание, потому что судья и без него знает, что свидетель, попытавшийся скрыть что-то одно, зачастую скрывает много чего еще.