Понедельник, 16 октября 2017 года

Я хожу от стены к стене в тесном помещении для родственников и считаю минуты. Сиенна сидит рядом с детьми, которых, слава богу, увлек мир Астрид Линдгрен, разворачивающийся на экране планшета.

Поздно вечером в воскресенье нам сообщают, что Бьянка не реагирует на боль. Доктор Ариф говорит медленно и серьезно, они будут повторять тестирование через равные промежутки времени.

Я завис между двумя мирами, в зазоре между настоящим и будущим. Я хочу знать, что происходит. И не хочу этого знать. Все может исчезнуть, но мы еще есть: Бьянка, Белла, Вильям и я. Здесь и сейчас. Но через секунду или две уже может быть поздно.

Как измеряется активность мозга? Как измеряется жизнь?

Я представляю, как доктор Ариф держит в руках высокоточный инструмент и высчитывает мое будущее.

Мы редко говорили о смерти, но, когда умер отец Бьянки, дверь в неизбежное немного приоткрылась.

— Должно быть что-то еще, — сказала тогда Бьянка, держа в руках бледную фотографию отца размером с почтовую марку. Сейчас она носит ее в медальоне на шее.

— Должно?

— Иначе все здесь становится… таким… бессмысленным.

— Не бессмысленным, — возразил я. — Жизнь прекрасна. И этим нужно пользоваться.

А мы — пользовались? Мы правильно распоряжались нашим временем? Я смотрю на детей и вижу в их глазах проблески будущего. Еще не поздно.

— Посиди хоть немного, — говорит мне Сиенна.

Я качаю головой. У меня в мозгу вертится столько мыслей. Захожу через мобильный в Сеть. Раздел региональных новостей. «В Чёпинге в пятницу вечером произошло ДТП, в котором серьезно пострадала тридцатипятилетняя женщина. Полиция подозревает состав преступления в действиях женщины, находившейся за рулем, проводится предварительное расследование». Может быть, справедливость все же победит. Я всегда в это верил. Называйте это как угодно: судьба, карма, системное равновесие. Человек получает то, что заслуживает.

Дверь медленно открывается, как будто вырезается тусклым лучом из коридора. Я оказываюсь в плену у реальности, острой как нож.

— Микки, не могли бы вы пройти со мной? — говорит доктор Ариф.

Ноги наливаются свинцом. Небольшое расстояние до палаты Бьянки кажется бесконечным. Мысленно представляю, как Бьянка встает с кровати. Она на меня сердится, кричит, ругает, но это не важно, потому что она жива, мы любим друг друга, и все образуется.

Но образы моих мечтаний рушатся и медленно опадают, и сквозь эти руины я подхожу к больничной койке, на которой спит Бьянка.

— Не оставляй меня, любимая, — шепчу я.

Бьянка отвечает неподвижностью и молчанием. Она похожа на изваяние с силиконовой трубкой во рту.

Достойная человека жизнь — что это значит? Я закрываю глаза, открываю, снова закрываю и вижу перед собой растение, овощ, оболочку человека.

— Присядьте, пожалуйста. — Большие глаза доктора Арифа печальны. — Мы, к сожалению, не наблюдаем у Бьянки никакой активности мозга. Ни на какие раздражители она не реагирует.

Я жду «но». «Но» должно быть всегда.

— Вам известно, как Бьянка относилась к донорству органов?

О чем он?

— Я не понимаю.

Доктор Ариф опускает глаза и говорит тише:

— Я действительно вам очень сочувствую. Время есть, это совсем не срочно.

— Она же дышит. Что вы имеете в виду?

Ариф сглатывает.

— Бьянка дышит не самостоятельно. Жизнь в ее теле поддерживается искусственно.

Я больше не могу. Я распадаюсь на части.

Навсегда.

Что произошло с навсегда?

После катастрофы

Понедельник, 16 октября 2017 года

Нас вызвали на допрос в полицию. Мы едем в Лунд на автобусе, и Фабиан начинает сомневаться:

— Я не уверен, что справлюсь.

— Справишься, — уверяю я.

Он смотрит на пустые поля за окном. За плугом тянутся длинные черные полосы, над ними летает стая ворон. Я его подготовила. Перед тем как позвонили из полиции, мы проговорили все несколько раз. Фабиан точно знает, как он должен себя вести.

— Я ненавижу врать, — говорит он.

— Тебе не нужно врать. Просто скажи то, о чем мы договорились. Об остальном не рассказывай.

— А если они спросят?

Я тоже сомневаюсь. Что, если все обернется не так?

— Идем, — говорю я, когда автобус останавливается.

Мы молча пересекаем привокзальную площадь. Фабиан держит руки в карманах, бейсболка надвинута на глаза. Я и сама смотрю только под ноги. Полиция находится в угловом здании, в приемной почти никого. Только бы не встретить Петера. Иду вплотную к стене к окошку для посетителей сообщить цель визита.

— Эмили, — представляется темнокожая девушка лет тридцати.

Это она будет проводить допрос.

— Отлично, что вы смогли так быстро приехать, — говорит она.

Разве у нас был выбор?

— Здравствуй. — Эмили протягивает руку Фабиану.

Он что-то бормочет в ответ, не реагируя на ее руку. Я думаю, стоит ли ей объяснять. Хотя зачем? У нее нет никаких оснований считать, что все должны здороваться одним и тем же способом.

— Хотите что-нибудь выпить?

Эмили ведет нас по лестницам.

— Нет, спасибо.

Мы приходим в небольшую комнату, где нас ждет высокий мужчина с бритой головой.

— Нам нужно поговорить с вами по отдельности, — говорит Эмили. — Давайте начнем с вас, Жаклин, а Фабиан подождет в коридоре. Если что, там есть журналы.

Фабиан садится на двухместный диван. Я спрашиваю, не возражает ли он, и он кивает — о’кей.

Эмили и бритый пропускают меня в комнату, и я начинаю говорить раньше, чем все рассаживаются:

— Честно говоря, я не понимаю, для чего это понадобилось. Я же уже рассказала, как все произошло. Зачем нужно привлекать к этому Фабиана?

Полицейские смотрят друг на друга.

— Фабиан немного не такой, как все, — объясняю я. — В подобных ситуациях он всегда очень нервничает.

Эмили уверяет, что она это понимает.

— К нему у нас всего несколько вопросов, — говорит ее коллега. — Это не займет много времени.

— Как вы чувствуете себя после случившегося? — спрашивает Эмили. У нее оленьи глаза и располагающие манеры.

— Ужасно. Я до сих пор не могу поверить, что это правда. Мы в шоке и очень расстроены. В отчаянии.