— Что говорят врачи?

— Нужно ждать и наблюдать.

— Непостижимо, — произносит он и прижимает ладонь ко рту.

— Вам лучше уйти, — говорю я.

Он кивает. Но не двигается и еще какое-то время смотрит на Бьянку. Потом выходит. Я догоняю его в коридоре и спрашиваю:

— Вы говорили с Жаклин?

— Немного.

— Зачем она купила эту машину? «БМВ»? Она же всегда ездила на старых колымагах.

Ула пожимает плечами:

— Фабиан помешан на «БМВ».

Я в курсе. И еще. Откуда у нее деньги на такой автомобиль?

— Я никогда не прощу ей этого, — говорю я.

— Понимаю.

— Как она могла не заметить Бьянку? Она была пьяна?

Ула возит взад-вперед замок на молнии куртки:

— Она бросила пить. Ее же недавно выписали из клиники.

От этого ситуация странным образом становится только хуже. Жаклин сделала это не по пьянке. Она была в своем уме, абсолютно здравом.

— Тогда она превысила скорость. Она всегда носится по двору как идиотка.

— Возможно, — соглашается Ула.

Меня тошнит от того, как легко он все это воспринимает.

— Бьянка сейчас там, и мы не знаем, выживет ли она. Вы понимаете это?

Я смотрю на его шею. Я где-то читал, что, если нажать на определенные точки, сознание отключается за шесть секунд.

— Надеюсь, она окажется в тюрьме, — говорю я.

— Вряд ли, — говорит Ула, продолжая дергать молнию. — Не справилась с управлением, это повлекло причинение вреда здоровью. Думаю, все ограничится штрафом.

— Нет. Нельзя сбить человека так, что он оказался в коме, и просто отделаться штрафом!

На самом деле я не понимаю, почему мне важно, чтобы Жаклин получила суровое наказание.

Это примитивно, но я не могу от этого избавиться. Мысль о возмездии и справедливости не оставляет меня.

— Я пойду, — говорит Ула.

— Спасибо.

В коридор выглядывает Сиенна:

— Подождите! Я хочу кое о чем вас спросить.

Она выходит, закрывает дверь и опирается о нее спиной.

— Летом Бьянка говорила мне, что боится Жаклин. Вы говорили о ней вещи, которые пугали Бьянку.

Ула оставляет молнию и не мигая смотрит в стену коридора.

— Ну… даже не знаю… что я мог говорить…

— Вы утверждали, что Жаклин явно имеет виды на Микки. Бьянка боялась за собственный брак, думала, что ее семья разрушится.

Эти слова бьют меня в солнечное сплетение.

— Сколько же дерьма ты наговорил! — взрываюсь я, глядя на Улу.

— Я просто рассказывал, как Жаклин поступила со мной. А Бьянка, видимо, делала собственные выводы.

Сиенна чуть не падает, когда Белла с другой стороны толкает дверь.

— Папа? Что вы тут делаете? — Белла обводит глазами всех по очереди.

— Провожаем Улу, он как раз уходит, — говорю я.

В этот момент из другой двери появляется доктор Ариф:

— Как вы?

Сиенна что-то отвечает, я же поворачиваюсь к нему только после того, как Ула скрывается в лифте.

— Сейчас я проведу несколько тестов, — говорит, обращаясь ко мне, доктор. — Вы можете присутствовать, но детям лучше подождать в холле для посетителей.

Белла выглядит встревоженной. На экране планшета дети из Бюллербю танцуют вокруг майского дерева[17].

— Что это за тесты? — спрашиваю я.

Доктор Ариф смотрит на Беллу и тихо отвечает:

— Я проведу обследование различных реакций организма, в частности с применением болевых раздражителей. К сожалению, мы пока не наблюдаем никаких признаков того, что Бьянка в ближайшее время выйдет из комы.

До катастрофы

Осень 2016 года

Может, мне просто не везет. По идее, среди учителей должно быть не больше идиотов, чем в любом другом месте. Но мне уже давно не хватает пальцев на руках и ногах, чтобы пересчитать всех тех придурков, что попадались у меня на пути.

Единственным, кто мне действительно нравился, был Хельмер, мой коррекционный педагог в младших классах.

В классе К1, который все называли «коррекционкой», я справлялся с заданиями раньше всех, и в награду в оставшееся время мы с Хельмером играли в карты — в «дурака» и в «восьмерки». Мы оба понимали, что никакой коррекционный педагог мне не нужен. Просто наша классная хотела избавиться от меня.

Потом Хельмер уволился, вышел на пенсию. У меня появились новые учителя и воспитательницы. Целая армия дебилов. Теперь я в восьмом. Всего полтора года до свободы. Многие учителя уже сейчас долдонят про гимназию, как важно получать хорошие оценки, правильно выбрать специализацию и все прочее бла-бла. Мне на гимназию плевать.

Лучше всего то, что чем ты старше, тем легче косить. Можно подделать эсэмэски о визите к зубному, сослаться на головную боль и чувство тревоги или сказать, что нужно срочно поговорить с куратором. Некоторые учителя вообще не отмечают присутствующих. Иногда я ухожу в библиотеку и там играю на компьютере или смотрю «Ютьюб», пока Фрида-аскарида несет свою хрень про устойчивое развитие и глобальное потепление. Шведский ведет наш классный руководитель Кеннет, толстый и лысый. Думаю, он хотел стать писателем. А теперь исправляет сочинения по примитивным книжкам, которые девяносто процентов его учеников все равно одолеть не могут.

Рон по музыке, длинноволосый чувак из каменного века, слепой и глухой. Математик Мамаша Матс, у которого три сына-школьника, а жена свалила на Тенерифе. Говорят, по выходным он подхалтуривает в Мальмё трансвеститом.

Ну и Микки, конечно. До истории с Анди он всем нравился. Теперь только и говорят, что Микки — темная лошадка. А мне иногда даже хочется, чтобы его уволили, потому что лучше бы он был просто сосед, а не учитель.

Но хуже всего Монструоза. На самом деле ее зовут Май-Роуз, так раньше коров называли, и она преподает английский. Носит одежду исключительно розового цвета. И не выносит, когда ученики произносят слова с американским акцентом.

— That’s not the right pronunciation[18].

Она же просто напрашивалась на персональный мем. И я скидываю его в чат класса, он быстро становится почти вирусным и, понятное дело, доходит до директора.