Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слава богу, в паломнической афере «план по трупам» (еще раз светлая память Папардю!), кажется, выполнен. Но все равно лучше сейчас сменить тон разговора. Поэтому дрогнувшим голосом Ларчиков произнес:
– Что же мне делать, Люба?
– Не называй меня прежним именем. Оно не чистое.
– А как?
– Зови меня Паришан.
– Интересно, а как твоих… как бы это сказать… сожен по гарему зовут?
– Ты хочешь посмеяться надо мной?
– Да упаси бог! Спаси Аллах то есть.
«Шахидка» усмехнулась:
– Хеде, Эйре и Сахдиа… Отдай долг. Тем более деньги грязные. На святых чувствах играли. Это нехорошо.
Вадим согласно кивнул:
– Ладно, как договоримся? Ты будешь ждать меня здесь? Мой компаньон обещал сегодня поделиться баблом. Я могу вернуться сюда, скажем, через час.
– Хорошо. С тобой поедет Сербест.
Ларчиков оглянулся: добряк в кожаной куртке завороженно, с детской улыбкой смотрел на клавиши механического пианино. Любка-шахидка что-то черкнула на листке.
– Это мой мобильный телефон. Если будут проблемы, звони. Ребята тебя подвезут.
Сидя в джипе, Вадим развернул бумажку. Кроме номера телефона, он увидел фотографию восточного мужчины: лепешкообразное лицо с кучковатым носом, но, несомненно, красивое в молодости. Под снимком стихи. Это была, по всей видимости, агитационно-пропагандистская листовка. Пробежал глазами:
Весна пришла на склоны
Курдистана.
В отрогах гор вновь вспыхнули
цветы.
Поет народ о славе Ордохана,
о гордой поступи родившейся
мечты.
У горцев есть лихие
мастера,
что подкуют блоху не
хуже русских.
Чеканка их заведомо хитра —
видна рука умельцев курдских.
– Тьфу! – не сдержался Ларчиков.
– Не плюй в машине, – негромко сказал Сербест. – А то я тебе голову отрежу.
В офисе разило хвойным освежителем. Ларчиков посмотрел на часы, висевшие на стене рядом с портретом Карла Буллы[13]: секундная стрелка стояла, минутная, кажется, двигалась. Два часа, а в конторе, кроме секретарши и менеджера с помидорными щечками и мутной румынской фамилией, ни одного клиента. «Памяти Юрия Андреевича Папардю посвящается».
– Лева когда будет? – Вадим глянул в окно на джип с зевающим Сербестом. – А?
Крася выпученные губки оранжевой помадой, Верка со вздохом ответила:
– Боюсь, его сегодня вообще не будет. Он с утра принял грамм пятьсот и, когда я уходила, был в полной отключке.
– Нормально. – Ларчиков потянулся к коробке с инжиром. – Человек просто конкретно спивается. А где ключ от сейфа?
– Где-то у него. Ты же знаешь.
– А чего у нас так воняет?!
Секретарша от неожиданности чуть не проглотила помаду.
– Старуха была с утра, – залепетала она, – с сыном и грязной овчаркой без намордника.
Кричала, чтобы ей вернули деньги, мол, все это афера, с «картой паломника». А как я ей верну – ключ же у Левы. Дала его мобильник. Правильно?
– Ну да, правильно, чистая афера. А от кого воняло-то?
– От овчарки. Я и побрызгала освежителем. Она вообще на меня набросилась. Спасибо Сережке, спас.
– Какому Сережке?
– Колуеску. – Вера кивнула на помидорные щечки.
– Ну да, ну да.
Зайдя к себе в кабинет, Вадим сделал два звонка: Кате-медвежатнице и Паришан. Катю он попросил срочно приехать с ее громадной связкой отмычек – якобы нужно сегодня отвозить документы в израильское посольство, в том числе и ее паспорт, а ключ от сейфа потеряли. «Шахидку» же предупредил: «Через час не успею, поговори на эту тему с добряком Сербестом, чтобы голову мне раньше времени не отрезал». Хоть тут повезло – обе согласились.
Третий звонок Даше: «В „тревожном чемоданчике“, под конвертами, есть заначка, спешно двигай в ближайшее турагентство и бери билеты на дачу Касыма. На когда? На завтрашнее утро!» Радостное ее бухтение грубо оборвал.
Катя приехала во «Фрегат» через полчаса. Гремя своими отмычками, как ветеран медалями, с сейфом справилась быстро. Ларчиков заглянул внутрь. Денег не было. На стопке бумажек серебрился именной браунинг, тот самый, который Вадим нашел на антресолях Курляндцева. Выматерился всеми словами, которые знал, и теми, которые тут же, с вдохновением, придумал. Спрятал браунинг в карман, посмотрел бумажки. Словно в издевку, это был аккуратно написанный рукой Фрусмана список последних покупок:
«Галстук от Prochownick – 500$
Бензопила Makita – 2300 р.
Очки Yves Saint Laurent – 320$
8 бутылок шардоне Marcassin Sonoma Coast
Lorenzo Vineyard 1997—2530$ Шорты Chloe для Верочки – 350$ Часы Locman – 800$ Полосатые чулки от Sasch – 550 р.».
Далее на полстраницы – глаза, глаза, десятки глаз, то единственное, что Лева умел рисовать с детства.
«Зачем этому придурку бензопила?» – мелькнуло у Ларчикова.
У Веры и Колуеску поинтересовался: видел ли кто-нибудь, как Фрусман забирал из сейфа деньги? Это был, в сущности, формальный вопрос. Важнее другое: где сейчас все бабло? Секретарша молча таращилась в стенку. Зато заговорил румын. Мол, в прошлую субботу он дежурил, приходил Лев Мордэхаевич, и в открытую дверь было видно, как он возится с сейфом. Ушел начальник с большой дорожной сумкой.
– А в воскресенье, Вера, вы умотали в Израиль, так? – Ларчикову хотелось высосать ее тупые закоченевшие глазки, словно устриц из раковин. —
С той самой большой сумкой, да? И с деньгами фирмы!!!
– Никакой большой сумки не было. «Дипломат» был.
– Понятно, был «дипломат». Спасибо, Колуеску. Если удастся, Серега, вышлю тебе с того света премию.
Слава богу, в офисе был черный ход – железная дверь, Катя справилась с ней в одну секунду.
Верке Ларчиков посоветовал ночевать сегодня у подруги и забыть о существовании фирмы «Фрегат» навсегда. Перепуганный Колуеску и ничего не понимающая Катя были отправлены домой. Сам же Ларчиков поехал будить пьяного Фрусмана. Предстоял очень серьезный разговор…
В подъезде дома, где Лева и Вера снимали квартиру, тоже почему-то пахло хвойным освежителем. «Растут иголки у нашей елки», – пробормотал Вадим и тут же шарахнулся в сторону: из дверей лифта выскочила шебутная овчара, за ней старуха и молодой человек, похожий на осыпавшуюся сосну. Это была уральская Ангелина Аркадьевна, бывшая связистка Генштаба, установившая в своем городке железный немецкий порядок. Значит, именно они – сегодняшние агрессивные посетители «Фрегата». Трио было так чем-то озабочено, что не заметило Ларчикова, даже собака не глянула в его сторону (видимо, ей напрочь отбил нюх хвойный освежитель).