***

Гулкий грохот пушек, бодрая дробь барабанов, топот тысячи ног наступающей пехоты — эти звуки были для Гилберта лучшей музыкой в мире, в такие моменты он по-настоящему осознавал, что был рожден для войны.

Гилберт несся во главе отряда кавалерии, не обращая внимания на свистящие в опасной близости пули, и его обнаженная сабля нестерпимо ярко сверкала в лучах полуденного солнца.

Он ворвался в ряды австрийской пехоты, рубя направо и налево, чистейшее лезвие его клинка мгновенно окрасилось алым.

Гилберт стремился туда, где на пригорке у шатра развевалось знамя Габсбургов. Там был его враг — проклятый Родерих, и он сметет его с пути, растопчет, как сейчас сметала австрийских солдат двигающаяся непроницаемым строем прусская пехота.

Словно нож, разрезающий мягкое масло, Гилберт прорвался сквозь ряды врагов и, оставив позади сражение, поскакал к заветному шатру.

«Конечно же, этот неженка слишком труслив, чтобы лично вести войска в бой. Он наверняка отсиживается здесь, наблюдает в подзорную трубу с безопасного расстояния. Может, даже лакомится пирожными».

Гилберт оказался прав, он действительно нашел Родериха стоящим у шатра, правда, без трубы и пирожных.

— Ну что, Родди, сразимся лицом к лицу?! — гаркнул Гилберт, спрыгивая с коня. — Как мужчина с мужчиной!

Окружавшие Родериха приближенные, увидев Гилберта, бросились врассыпную. Гилберт ожидал, что и сам их господин попытается сбежать, но Родерих продемонстрировал удивительную смелость.

— Грязный выскочка, — прошипел он, выхватывая саблю. — Я покажу тебе, где твое место!

Родерих оказался весьма неплохим фехтовальщиком. Но не отличным. Через несколько минут все было кончено, и он стоял на коленях в пыли. Его щегольской, украшенный золотой вышивкой мундир был испачкан в грязи, очки съехали на бок, а волосы липли к взмокшему лбу — Родерих выглядел так жалко и нелепо, что Гилберт не смог сдержать смех.

— Каково это — стоять на коленях перед выскочкой, Родди? — с издевкой спросил он.

Родерих бросил на него злобный взгляд, потянулся к упавшей сабле, но Гилберт успел наступить ему на руку. Он надавил тяжелым сапогом, Родерих сжал зубы, сдерживая крик.

— А что если я переломаю твои аристократические пальчики? — задумчиво протянул Гилберт. — Чтобы ты больше не смог бренчать на рояле…

Ужас, отразившийся на лице Родериха, доставил Гилберту садистское удовольствие.

«О да, ты посмел отнять самое дорогое, что у меня было. Теперь я поступлю так же: лишу тебя твоей драгоценной музыки!»

Гилберт чуть сместил ногу, окованный железом каблук вонзился в пальцы Родериха, и тот едва слышно взвыл от боли. Гилберт уже предвкушал, как превращаются в труху тонкие кости, как искривляются холеные руки, которыми Родерих касался его Лизхен…

— Отойди от герра Родериха! Живо! — От звуков этого властного голоса по телу пробежала дрожь.

Гилберт медленно обернулся и увидел ее: Эржебет стремительно шагала к нему через толпу беспорядочно отступающих австрийских солдат, отпихивая их с дороги, как ненужный мусор. Медно-русые локоны костром реяли у нее за спиной, на ткани белоснежного мундира распустились багровые цветы, напитанные кровью тех, кто посмел заступить ей дорогу. Строгий военный мундир! Только он был достойным нарядом для нее. Только он мог подчеркнуть ее настоящую красоту — красоту величественной девы битв.

Сердце Гилберта забилось часто-часто, а когда он заглянул Эржебет в глаза, то замерло на пару томительных мгновений длиною в вечность. Волна жара накрыла его с головой и растеклась по венам расплавленной лавой.

«Да! Вот оно!»

Занимающееся в изумрудной глубине пламя. Тот самый огонь, который он мечтал вернуть. Он разожжет его! Превратит во всесокрушающий пожар, и они будут гореть, гореть вместе.

Гилберт забыл обо всем, о сражении, о шипящем от боли Родерихе, о своей обиде. Для него теперь существовала лишь Эржебет и их поединок. Гилберт пошел ей навстречу, развел руки, словно распахивая объятия.

— Иди ко мне, meine liebe Lizсhen! — счастливо воскликнул он.

Эржебет замахнулась саблей и бросилась к нему, будто действительно хотела упасть в его объятия. Их клинки столкнулись с тонким серебристым звоном, и на этот звук откликнулось все существо Гилберта, запело в унисон. У нее был все такой же сильный удар, как и раньше.

— Ты ведь говорила, что больше не хочешь воевать, — насмешливо протянул Гилберт, блокируя саблю Эржебет и склоняясь к ее лицу.

— Чтобы всыпать тебе, стоит снова взять в руки оружие! — Эржебет была так близко, что ее сладкое дыхание коснулось его губ.

«Всыпать тебе… Ради тебя… Ради меня».

Радость захлестнула его.

«Ты думала обо мне? Да? Да? Скажи, что скучала!»

— Надо же… значит, ты так хотела сразиться со мной. А я решил, ты прибежала спасать задницу Родди, — выдохнул Гилберт, продолжая вслух свои мысли.

— К черту его! — Эржебет вдруг звонко расхохоталась и мощно толкнула Гилберта назад так, что он едва не упал.

«Да, к черту все! Здесь только ты и я!»

Он атаковал, она парировала, оба они улыбалась, как безумные, обмениваясь быстрыми ударами. Щеки Эржебет раскраснелись, глаза лихорадочно сверкали, она набрасывалась на Гилберта изголодавшейся тигрицей, и он давал ей то, что она хотела: свое пламя, свою страсть. И в ответ получал колдовской зеленый огонь.

«Ты прекрасна! Ты восхитительна! Я так ждал тебя!» — звучало в звоне его клинка.

Присутствие Эржебет сводило его с ума, взбудораженная сражением кровь наполнялась томительным желанием. Ударить, еще раз ударить, прижать клинок к ее горлу, повалить ее на землю. И жадно впиться в блестящие нежно-розовые губы. И стиснуть ее в объятиях до хруста костей. И сжать упругую, затянутую в мундир грудь. Услышать ее стон.

Напряжение достигло пика. Еще чуть-чуть…

Что-то пронзительно свистнуло в воздухе.

Увлеченного поединком Гилберта спасла только натренированная столетьями войн реакция. Он отшатнулся, и пуля врезалась в землю у него под ногами.

— Эржебет! — раздался надсадный крик Родериха. — Эржебет, иди сюда!

— Какого… — рыкнула она, впервые с начала поединка отворачиваясь от Гилберта. — Я занята! Отвали!

Гилберт тоже повернулся, почти одновременно с ней и яростно взглянул на Родериха, так нагло вмешавшегося в их бой.

Тот уже успел оседлать коня и держал в одной руке еще дымящийся пистолет, а другую прижимал к груди. Позади Родериха держались несколько австрийских кавалеристов.

— Эржебет! — снова позвал он. — Мы отступаем! Быстро иди сюда!

Она застыла с занесенным клинком, ее взгляд метался от Родериха к Гилберту и обратно.