— Я победил. — В его голосе не слышалось ожидаемого злорадного торжества.

Он тяжело дышал, грудь бурно вздымалась и опускалась, на коже блестели бисеринки пота.

Гилберт чуть надавил на клинок, Эржебет отступила назад, споткнулась о какую-то ветку и неловко упала. Она распласталась на траве, тут же попыталась встать, но Гилберт не позволил. Он опустился на колени, прижал лезвие сабли плашмя к ее шее. Эржебет содрогнулась всем телом: ощущение ледяной стали, касающейся ее разгоряченной кожи, было одновременно пугающим и необычайно приятным. Но еще сильнее ее затрясло, когда она заглянула в глаза Гилберта. Эржебет вдруг показалось, что кроваво-красное марево заполнило собой все вокруг. Оно окутывало ее жаркими объятиями, ласкало мягкими волнами и властно тянуло, тянуло к себе.

— Моя Лизхен, — откуда-то издалека донесся хриплый шепот Гилберта.

Позже Эржебет так и не смогла вспомнить, кто из них сделал первое движение, кто столкнул маленький камешек, повлекший за собой лавину, после которой их отношения изменились навсегда. Просто в какой-то момент Гилберт склонился к ней, а Эржебет потянулась навстречу, рискуя поранить нежную кожу шеи.

Их губы встретились.

У их первого поцелуя был вкус стали и крови.

Между ними в этот момент словно проскочила молния, ударила Эржебет и вышибла из головы все мысли. Осталось чистейшее, ничем не замутненное желание. Они целовались жадно, неистово, подбородками опасно касаясь лезвия сабли, но холод клинка лишь сильнее распалял их. А затем оружие вдруг исчезло, Гилберт отстранился и застыл над Эржебет, глядя на нее сверху вниз. Тяжелый, полный сладострастия багровый туман. Покрасневшие, влажные губы. Бледная кожа, чуть тронутая румянцем.

«Красивый… такой красивый… Почему я раньше этого не замечала? Почему боялась заметить?»

Низ живота свело судорогой только от одного его взгляда. И на этот раз Эржебет сделала первый шаг. Она обвила руками шею Гилберта, погрузила пальцы в жесткие волосы, с силой притянула его голову ближе и припала к таким влекущим губам.

Целовать его было приятно. Просто потрясающе. Она изумилась, как вообще могла жить все эти годы без его твердых, обветренных губ, без языка, игриво касающегося ее, нежно гладящего небо и скользящего по зубам.

Гилберт навалился на Эржебет сверху, прижал к земле, и тут ее лопатку кольнуло что-то острое, она невольно ойкнула, толкнула его. Он приподнялся на руках, алый туман чуть рассеялся, уступая место беспокойству. Эржебет достала у себя из-под спины шишку, немного глуповато улыбнулась и показала Гилберту.

— Острая. — Она сама удивилась, как сильно сел ее голос.

Гилберт проворчал что-то неразборчивое, резко встал, огляделся по сторонам. И вдруг судорожно сорвал с себя плащ, скинул камзол, поспешно расстелил их на густой траве. Затем стремительно склонился к Эржебет, схватил ее за руку и одним рывком поднял на ноги.

— Здесь будет хорошо, — отрывисто шепнул он, накрыл ее губы своими, и они вместе рухнули на импровизированное ложе.

Его руки блуждали по ее телу, словно желая запомнить каждый изгиб фигуры, каждую ложбинку и впадинку. Вот пальцы застыли на груди, властно сдавили, и Эржебет застонала ему в рот. Одежда мешала, Эржебет так хотелось почувствовать прикосновения Гилберта к своей обнаженной коже.

«Сними эти тряпки!» — взмолилась она.

Он словно прочел мысли Эржебет, принялся расстегивать ее мундир. Его пальцы дрожали от нетерпения, Гилберт запутался в петлях, раздраженно рыкнул и дернул ткань на себя. Послышался жалобный треск, во все стороны брызнули агатовые капельки-пуговицы. Осталась еще батистовая рубашка, и Эржебет зачарованно наблюдала, как Гилберт рвет дорогие кружева. Вот, наконец, пала последняя преграда между ними, и его взору открылись ее упругие молочно-белые груди, нежно-розовые соски. Гилберт судорожно вздохнул, уставился на Эржебет так, будто увидел величайшее в мире чудо. А она ощутила неловкость под его жадным взглядом, стыдливо попыталась прикрыться, но он мягко отстранил ее руку.

— Не надо. — Она никогда не слышала столько трепета в его голосе. — Я хочу… посмотреть.

Он осторожно, почти робко коснулся кончиками пальцев мягких холмиков. Эржебет охнула, выгнулась ему навстречу, требуя больше ласки. Вот они, ее сокровенные фантазии, сладкие ночные грезы — воплощаются в реальность здесь и сейчас. Только почувствовав крепкие мозолистые ладони Гилберта на своей тонкой, нежной коже, Эржебет поняла, как же давно мечтала об этом. А затем к ним присоединились губы. И горячий язык, обрисовывающий контуры затвердевших сосков. И зубы, кусающие розовую бусинку, точно спелую ягоду.

Эржебет уже не могла сдержать стонов, ей казалось, что она вся превратилась в сгусток пламени, огонь поднимался изнутри, разливался кипящей лавой по венам.

В их любви было что-то звериное, первобытная страсть. Ласки Гилберта становились все грубее, поцелуи — агрессивнее. Он оставлял следы на фарфоровой коже Эржебет, кусал едва ли не до крови, впиваясь губами. Эржебет стянула с него рубашку, водила руками по обнаженному торсу, царапала, вырисовывая колдовской узор на его широкой, мускулистой спине.

Она не заметила, как они освободились от остатков одежды. Их разгоряченные, нагие тела сплелись, между ними словно проскакивали искры, каждой клеточкой своего существа Эржебет ощутила исходящее от Гилберта жгучее желание. И она сама больше не могла терпеть. Все ожидания, все потаенные стремления, все их встречи и случайные прикосновения, все пламя сегодняшнего дня — все свернулось тугим клубком меж ее бедер. Она должна была почувствовать Гилберта там, внутри. Стать с ним единым целым. Эржебет оплела ногами его талию, раскрылась ему навстречу.

Он погрузился в нее с низким, полным удовлетворения стоном. Сразу весь, до конца.

Эржебет показалось, что ее разрывает на части, в сознание вонзились раскаленные шипы боли, из глаз брызнули слезы. Она захлебнулась криком, впилась ногтями в плечи Гилберта, почувствовав, как внутри у нее что-то ломается, рвется и по бедру стекает теплая влага.

Гилберт вдруг замер, точно заледенел, и сквозь радугу слез она увидела, как на его лице отразился испуг.

— Я не хотел, — слабо выдохнул он. — Я осторожно… Сейчас… Сейчас… Все будет хорошо.

Он обнял Эржебет, собрал губами ее слезы, начал двигаться медленно и размеренно. Постепенно боль отступила, на смену ей пришло наслаждение, и Эржебет сама не заметила, как начала подстраиваться под заданный Гилбертом ритм, двигаться в такт. Жаркие волны прокатывались по ее телу, мощные и сильные, как прибой. Она шептала имя Гилберта, несла какую-то ласковую чушь, просила его не останавливаться, умоляла продолжать. Он стал двигаться быстрее, резче, а она все кричала, требуя больше. С каждым толчком пламя внутри разгоралось все сильнее. Затем вдруг полыхнуло яркой вспышкой. Наслаждение достигло пика, мир вокруг перестал существовать. Эржебет показалось, что они с Гилбертом воспарили к небесам, слились воедино и стали особым существом, идеальным созданием, соединением двух душ и тел. Вот! Вот то, что она хотела! Божественный экстаз! Ее охватил ослепительный восторг, из груди рвался вопль чистой радости. Гилберт вторил ей, выкрикнул ее имя.