— Она никуда не пойдет! — прорычал Гилберт.

Он не собирался ее отпускать. Только не сейчас, когда они воссоединились на своем, особом, поле брани.

«Мы же едва-едва успели скрестить клинки. Я еще не получил… не получил всего!»

Гилберт бросился к Родериху, намереваясь навсегда избавиться от этой досадной помехи. Но тот больше не собирался придерживаться рыцарских принципов дуэли.

— Огонь! — скомандовал он.

Кавалеристы выхватили свои пистолеты, вокруг Гилберта засвистели пули: одна царапнула плечо, другая задела ногу. Гилберт споткнулся и упал на одно колено, вонзив саблю в землю для опоры.

— Куда ты лезешь, Родерих?! Это мой бой! — яростно выкрикнула Эржебет.

— Мы уезжаем немедленно! Это приказ! — в голосе Родериха зазвенел металл.

— Нет! Лизхен, стой! — почти одновременно с ним заорал Гилберт.

Эржебет взглянула на него, затем на Родериха, грязно выругалась и побежала к оседланной лошади, которую держал под уздцы один из кавалеристов. Гилберт попытался броситься за ней, но раненую ногу пронзила резкая боль, и он едва не упал лицом в грязь.

Эржебет одним махом взлетела в седло, Родерих тут же поскакал прочь, а за ним и весь маленький отряд австрийцев. Эржебет еще мгновение поколебалась, бросила на Гилберта полный сожаления взгляд, но затем ударила пятками по бокам лошади и пустила ее следом за своим господином.

Когда Эржебет скрылась за холмом, Гилберт медленно поднялся на ноги и, рубанув саблей воздух, взвыл раненым зверем.

Мимо него пробегали отступающие австрийцы, сзади неумолимо наступала прусская пехота, добивая остатки армии Родериха. Гилберт выиграл сражение, вот только удовлетворения это ему не принесло.

***

Досада, раздражение — вот что сейчас испытывала Эржебет. Она и представить не могла, насколько истосковалась по битвам за годы, прошедшие с того дня, когда она велела своим войскам сложить оружие. Только оказавшись в пылу сражения, Эржебет поняла, чего ей не хватало все это время: лихого, дикого веселья, которое несет с собой битва. Дорогие украшения, роскошные платья, балы, изысканные светские рауты — нет, все это не для нее. Ее место на поле брани, среди грома выстрелов, лязга клинков, там, где твоя жизнь висит на волоске, каждый миг может стать последним и оттого кажется особенно ярким.

И кульминацией сражения, точкой, где сошлись все нити, все эмоции сплелись в тугой комок, стал их с Гилбертом поединок. Увидев его, разгоряченная боем Эржебет совсем потеряла голову. Она уже забыла, как же это восхитительно — драться с ним! Эти сверкающие дьявольским огнем глаза, эта дерзкая, бесшабашная усмешка… Когда он становился таким, с ней творилось что-то невообразимое. Как в тот день, когда они впервые встретились. Каждая клеточка ее существа трепетала, заполнялась сладостным предвкушением чего-то особенного, неизведанного и манящего. Эржебет была готова сражаться с Гилбертом хоть целую вечность.

Но Родерих вмешался, вырвал ее из их маленького мирка. Эржебет, повинуясь выработанной за годы привычке, прислушалась к его рассудительному голосу, позволила себя увести.

Они добрались до какого-то городка, и сейчас Эржебет сидела с Родерихом в одной из комнат дома местного вельможи. Она наблюдала, как врач перебинтовывает его руку, и едва сдерживалась, чтобы не заехать Родериху по физиономии.

«Да как он посмел влезть в наш с Гилом поединок?! Это наше… только наше. Наш бой, наша жизнь».

— Герр Родерих, почему вы не дали мне его добить? — голос Эржебет вибрировал от едва сдерживаемого гнева. — Почему мы так быстро отступили? Я бы могла…

— Ты бы ничего не смогла, — резко оборвал ее Родерих. — Если бы мы не уехали, нас бы насадила на свои штыки прусская пехота. Ты так увлеклась Байльшмидтом, что даже не заметила, насколько они близко. Будто сошла с ума.

Родерих содрогнулся и брезгливо поморщился.

— Посмотри на себя, Эржебет! Во что ты превратилась рядом с ним! Разве так должна выглядеть благородная дама?

Эржебет окинула недоуменным взглядом свой мундир: ну да, пятна крови, грязь. Но она ведь только-только из боя.

«Нормальный вид. И между прочим, я запачкала одежду, спасая тебя, чистюля!» — мысленно рявкнула она.

Родерих жестом отпустил врача, с тоской и злостью взглянул на свою руку.

— Проклятый Байльшмидт, — прошептал он и осуждающе посмотрел на Эржебет. — А ты только рада была с ним сцепиться! Вы словно два бешеных зверя. Ужас! Мне казалось, за последние годы я смог отучить тебя от этих дикарских замашек! Поэтому я и не хотел, чтобы ты с ним общалась. Он дурно на тебя влияет. Эржебет, пойми, такая прелестная девушка, как ты, не должна сражаться и марать себя знакомством со всяким сбродом. Это против природы. Твое место на сияющем паркете бальной залы!

— Позволь мне самой решать, где мое место! — прошипела Эржебет, забывая о вежливом обращении к господину, и добавила, кивнув на перебинтованные пальцы Родериха. — Если бы я сегодня не сражалась, ты бы уже вряд ли смог играть на рояле в этой самой бальной зале!

Родерих едва заметно вздрогнул, машинально погладил пострадавшую руку. Затем снова посмотрел на Эржебет, в его глазах отразилось упрямство, и она уже приготовилась к долгой нудной лекции о манерах. Но в последний момент Родерих передумал.

— После сегодняшнего разгрома стоит пересмотреть нашу стратегию, — нейтральным тоном произнес он. — Твои войска помогли, однако ход битвы переломить не смогли. Нам удалось отступить под их прикрытием, но потери велики. Разумнее будет заключить с Байльшмидтом мир и сосредоточить все внимание на армии Бонфуа. А этот выскочка пусть подавится Силезией!

Эржебет почувствовала острое разочарование, хотя, казалось бы, заветное слово «мир» должно было ее обрадовать.

«Больше не будет сражений. Больше не будет Гилберта. Не будет этих захватывающих дух эмоций. Но ведь я еще не получила! Не получила…»

Она сама не могла сказать, чего же она не получила, но чувство неудовлетворенности было почти физически ощутимо.

***

Война продолжалась, но чаши весов заколебались, начали клониться в другую сторону. С помощью венгерского подкрепления Родерих нанес поражение войскам Франциска, заставив его отступить. Гилберт дал еще одно победоносное сражение и снова уравновесил чаши. Он искал на поле боя Эржебет, но ее не было, хотя ее люди сражались на стороне Родериха.

Гилберт постепенно терял интерес к этой войне: он добился своей главной цели — захватил Силезию. И смог увидеть Эржебет. Теперь ему хотелось заняться своими новыми землями, а еще — вновь встретиться с Эржебет. Сражения уже не приносили наслаждения, ведь главной его мечтой было схлестнуться в поединке с ней.

К тому же Гилберта все больше настораживало поведение союзника. Когда они обсуждали планы нового наступления, в предложениях Франциска почему-то основная роль всегда отводилась прусской армии. Сначала Гилберту это льстило: еще бы, Франциск — древнейшая держава Европы — признал его силу. Но постепенно начали возникать сомнения: а что, если ловкий Франциск просто заговаривает ему зубы и хочет использовать, как послушное орудие в давней борьбе с Родерихом? Фридрих, всегда отличавшийся прозорливостью, несмотря на любовь ко всему французскому, тоже стал замечать странности в поведении союзника. И однажды, когда Франциск отверг очередной план Гилберта, где их армии должны были действовать сообща, тот не выдержал.