Эржебет бы никогда в этом не призналась, но на самом деле она стремглав бежала на встречу с Гилбертом вовсе не ради Родериха. По правде, ей было глубоко плевать и на Родериха, и на войну… Она бежала к Гилберту. И только это имело значение.

Вскоре Эржебет оказалась в лесу за парком, орел сначала вел ее по дороге, а затем резко свернул и, ловко петляя между могучих стволов сосен и елей, скрылся за деревьями. Она бросилась за ним и вылетела на поляну: это было то самое место, где они с Гилбертом впервые говорили после ее возвращения из Стамбула. И Эржебет сразу же увидела его — Гилберт сидел на поваленном стволе, вальяжно закинув ногу на ногу. Орел плавно опустился ему на плечо, Гилберт ласково пригладил перышки у птицы на голове, затем взглянул на замершую на краю поляны Эржебет. В рубиновых глазах полыхнуло пламя, тонкие губы тронула усмешка. Та особая улыбка, которая была лишь у него, довольная, высокомерная, торжествующая.

— Пришла…

Всего одно слово, произнесенное низким, бархатистым голосом. И дрогнула струна арфы, и тело заныло в сладкой истоме.

Эржебет сделала шаг вперед, положила руку на эфес клинка.

— Конечно, пришла. Мы ведь так и не закончили поединок, а я не люблю незавершенных дел.

— Я помню, — обронил Гилберт, не спеша, впрочем, подниматься и идти ей навстречу.

Он просто смотрел на нее и все так же улыбался.

Эржебет подумала, что надо бы придать их дуэли хоть какой-то смысл. Она ведь явилась сюда, чтобы помочь своему сюзерену, разве нет?

— Пообещай, что если я выиграю, ты оставишь земли Родериха в покое. — Эржебет старалась, чтобы голос звучал уверенно, не выдал ее волнения.

При упоминании Родериха Гилберт едва заметно нахмурился.

— Серьезное требование. Тогда и ты должна предложить мне взамен что-то стоящее… И что же я получу в случае победы? — он лукаво прищурился.

— Силезию, — выдала первое, что пришло в голову Эржебет.

— Она уже давно моя, что бы там Родди себе не думал. — Гилберт насмешливо фыркнул.

— Но мы с герром Родерихом больше никогда не будем оспаривать твои права на нее.

— Нет, это совсем не равноценный обмен.

— Тогда скажи, чего ты хочешь?

— Чего я хочу? — нарочито медленно протянул Гилберт.

Он, наконец, поднялся, мягко ступая, неспешно подошел вплотную к Эржебет, так, что почти касался ее грудью. Она запрокинула голову, заглянула ему в глаза и невольно вздрогнула.

— Я хочу… — томительная пауза, — чтобы в случае моей победы ты позволила мне делать с тобой все, что я пожелаю.

Эржебет на мгновение лишилась дара речи: такого она совсем не ожидала.

— Что еще за идиотское требование? — раздраженно прошипел она.

— Какое есть. — Гилберт пожал плечами.

В душе Эржебет пробудилась запоздалая паника, она вдруг почувствовала себя слабой и беззащитной под горящим, алчным взглядом алых глаз.

«Все, что он пожелает. А что он хочет? Победить меня, чего же еще! Еще с нашей первой встречи! Или нет? Может, лучше отказаться от поединка? Это ведь так глупо».

Но Эржебет чувствовала, что уже не в состоянии отступить. Когда Гилберт оказался так близко, стремление сразиться с ним стало практически непреодолимым: она ощущала зуд в сжимающих эфес пальцах, огонь, закипающий в крови… Жажда, жгучая жажда. Она так хотела его.

«Прочь, трусость! Мало ли что он там пожелает! Победа будет моей!»

— Хорошо, я согласна.

— Слово Венгрии? — требовательно спросил Гилберт, впиваясь в Эржебет взглядом.

— Слово Венгрии. Если ты выиграешь, можешь делать со мной все, что пожелаешь… — Эржебет едко усмехнулась. — Если выиграешь.

— Выиграю. — Игривые нотки вдруг пропали, в голосе Гилберта зазвенела сталь.

Они разошлись, обнажили сабли. В воздухе разлилось вязкое напряжение, словно все вокруг замерло в ожидании бури. Эржебет била мелкая дрожь, ведь этот поединок был особенным: впервые они будут серьезно сражаться. Не тренировка, а настоящий бой один на один, нет никого, кто может вмешаться. Лишь он и она. Эржебет вдруг кольнуло нехорошее предчувствие, что этот поединок будет даже слишком не похож на их предыдущие столкновения. В глазах Гилберта она заметила не только привычные искры азарта, но и кое-что еще. Непреклонную решимость. Он поставил перед собой какую-то цель и собирался добиться ее во что бы то ни стало, со своим обычным упорством.

«В случае моей победы ты позволишь мне делать с тобой все, что я пожелаю».

В душу закрались сомнения, но вместе с ними и томительное любопытство.

«Чего же ты хочешь от меня, Гил? Я хочу узнать».

Но тут Гилберт атаковал, и Эржебет мгновенно забыла обо всем: остались лишь клинок в ее руках и ее любимый соперник напротив нее.

Удар, удар, удар! Эржебет ощущала, как со звоном сабель выплескивается ее тоска, желание, клокочущая внутри энергия. Но облегчение не приходило. Становилось только хуже. Словно с каждым взмахом клинка пожирающее ее изнутри пламя разгоралось сильнее, заполняло все ее существо. Эржебет рубилась все отчаяннее, все яростнее. И видела отражение бушующего огня в глазах Гилберта. Он улыбался с бешеной радостью, по-звериному скалился, сабля пела в его руках, легко отражая все выпады Эржебет. Он двигался все быстрее, заставляя и ее ускорять темп, они будто танцевали какой-то языческий танец. Танец смерти? Или танец жизни? Ведь смерть — это холод и тьма, а в них обоих было столько жара и света.

Вот лезвие клинка Гилберта проскользнуло в опасной близости от горла Эржебет, она ощутила, как по коже побежали приятные мурашки. А вот Эржебет смогла обойти его защиту и чуть царапнула его щеку. На бледной коже выступили рубиновые капельки крови, одна скользнула вниз, застыла на тонких губах Гилберта. Он медленно слизнул ее влажным, розовым языком. Эржебет замерла, наблюдая за ним, как завороженная.

— Горько. — Мягкий гортанный смех. — Хочу попробовать твою… Она должна быть сладкой.

— Слишком роскошный деликатес для тебя! — выкрикнула Эржебет, бросаясь к нему.

Гилберт ухмыльнулся, блокировал ее выпад¸ на мгновение приблизил свое лицо к ее.

— А ты хочешь моей? — горячо выдохнул он.

— Она точно ядовита! — Эржебет осклабилась, отталкивая его.

Снова обмен ударами, финты и ловкие атаки, снова пылает неудержимый огонь!

«Больше, больше, больше! — исступленно кричала Эржебет. — Мне мало! Еще, еще!»

Ей так хотелось увидеть Гилберта павшим ниц. Обезоружить его, уронить на траву, упасть сверху и…

Она не заметила, что за движение сделал Гилберт, но вдруг ощутила в руках пустоту. Ее сабля отлетела в сторону, горла коснулся кончик его клинка. Легко-легко, почти неощутимо, словно перышко. Эржебет замерла, не в силах осознать случившееся, поверить, что вот и конец. Ее захлестнуло острое чувство неудовлетворенности. Не горечь поражения, а именно неудовлетворенность тем, что Гилберт просто выбил у нее оружие и все.