А в идеале у приличной японской женщины должно быть несколько кимоно, по сезонам: зимнее, весеннее, летнее и осеннее. Каждое – в соответствующем цветовом и орнаметальном решении. Как и в стихах танка, в их оформлении обязательно должны присутствовать «сезонные элементы» – растения, птицы, животные, указывающие на конкретное время года.

В каком-то смысле, это были социальные доспехи. Мужчины в отцовских кимоно выходили в свет, а уж самые главные речи перед людьми – например, когда нужно было убедить в чём-нибудь всю деревню, – мужчины произносили, ни много ни мало, в кимоно своего деда. Чем, кстати, время от времени «балуются» даже нынешние японские политики, когда произносят свои речи в Парламенте – очевидно, надеясь, что в сочетании с подобным нарядом их слова «ещё глубже» проникнут в народное сердце.

* * *

И постепенно все эти вековые трансформации кимоно привели к тому, что к XVI в. в мире кимоно возник интереснейший вид искусства под названием «Цудзигахана́».

Хотя сразу же можно спросить: искусства чего? Никто до сих пор не понимает толком, к какому именно мастерству этот термин следует применять. Мастер стиля Цудзигахана – это кто? Обработчик ткани? Нет, ткань уже обработана. Мастер тканной покраски? Но в это искусство входит не только покраска – там используются и золотые (да и не только золотые) нити, и всевозможные лаки с клеями, которые помогают держать краску, когда по ткани вышивают или инкрустируют её перламутром… Все эти сочетания красок-лаков-клеев-нитей и так далее нужно выдерживать в едином синтезе, чтобы получившаяся ткань (а потом и получившееся из неё одежда) не увядала и не блёкла веками…

Именно такой – неувядающей – и увидел древнюю ткань для кимоно один 20-летний юноша в Токийском музее в 1937 г. С припиской внизу: «Давно утраченное искусство Цудзигахана, XV–XVI вв».

И хотя у такого странного экспоната мало кто останавливался надолго, юноша остолбенел. Он понял, что в этом фрагменте ткани собрано всё необходимое для того, чтобы созданное из неё кимоно стало идеальным шедевром. Все лучшие способы для обработки, облагораживания, покраски и выделки ткани, здесь были собраны воедино. А иероглифы странного термина – «Цу́дзи-га-хана́» (辻が花) – означали нечто странное: то ли «придорожные цветы», то ли «цветы на перепутье»…

Звали этого юношу И́тику Кубо́та.

Сегодня каждый мало-мальски образованный японец знает, что Иттику Кубота – это гениальный художник кимоно, который возродил и развил забытую технику обработки тканей средних веков. Кавалер японского Ордена культуры и Ордена искусств и литературы Франции. Созданные им кимоно выставлены в ведущих музеях Европы, Канады и США…

А начал он этим заниматься с 14 лет, как только увидел ту самую ткань «цудзигахана» в Токийском музее.

Родился он в 1917 г. в семье торговца антиквариатом. И, видимо, от отца унаследовал пытливый взгляд, особенно глубоко проникающий именно в старинные вещи. В «про́клятом» 1923 г. Большое Токийское землетрясение испепелило пожаром магазин отца. Но вместо того чтобы восстанавливать отцовский бизнес, мальчик погрузился в изучение старины как исследователь, а позже и как художник.

Сегодня для всех, кто интересуется современным кимоно, Итику Кубота – всё равно что Рахманинов для музыкантов или Нильс Бор для физиков. Или, скажем, как Акира Ёсидзава для оригамистов. С которым, кстати, они прожили параллельно весь ХХ в., хотя ни разу не пересеклись. Но оба сделали для сохранения и развития японской культуры куда больше тех, кто их за это когда-либо награждал.

Увы, злодейка-война оказалась к Куботе не столь благосклонна, как к геометру Ёсидзаве. Так же, как и тысячи его соплеменников, художник попал под всеобщую мобилизацию. Хвала Небесам, не погиб, но в 1945-м угодил в советский плен – и «завис» в трудовых лагерях под Хабаровском ещё на три долгих года.

Сам я встретился с шедеврами этого гения «лицом к лицу», увы, только в год его смерти. В 2003 г. Токийский университет собрал переводчиков Харуки Мураками из 12 стран на единый международный симпозиум. А уже после этого симпозиума, в рамках культурной программы, нас всех пригласили на загородную экскурсию – в «музей авторского кимоно», недавно открытый на озере Кавагути-ко у подножия Фудзи.

Кимоно так кимоно, довольно устало подумал я. Отчего бы и не съездить? Тем более, к подножию Фудзи… Хотя скажи мне сразу, что это музей самого Иттику Куботы, я бы, наверно, побежал туда впереди автобуса.

Сам Кубота-сэнсэй, как ни прискорбно, скончался всего за месяц до этого. И, как ни парадоксально, нам об этом рассказали уже в самом музее. Который, впрочем, был создан ещё при жизни художника усилиями его детей, учеников и меценатов-поклонников – в том числе из России и Казахстана.

Возможно, с этим можно поспорить – но после из того, что я увидел в музее Куботы, мне показалось, что самые глубокие и пронзительные из его произведений так или иначе навеяны Сибирью.

В беценном документальном фильме, снятом по инициативе его друзей и соратников («Кимоно Итику Куботы. История на шёлке», реж. Радик Кудеяров, 2013 г.), очень бережно собраны и экранизированы (а частично и поставлены как художественный фильм) интереснейшие воспоминания о тяготах и прозрениях, выпавших на долю Куботы-сэнсэя в сибирском плену. О том, как он был вынужден валить лес, мёрзнуть, голодать и постоянно хоронить своих соотечественников, но находил в себе силы не отчаиваться – и продолжал творить. О том, как ему приходилось всеми возможными способами добывать медикаменты и химикаты, чтобы синтезировать новые краски… Среди нескольких сотен его шедевров на шёлке то и дело всплывают воссозданные им, казалось бы, в чисто японской манере сибирские сосны, закаты, снега. А один из величайших его шедевров, кимоно под названием «Светило», по его же признанию, навеян именно хабаровским солнцем.

Само здание музея очень интересно смоделировано. Нечто среднее между домиком хоббита и летающей тарелкой. В его проектировании Кубота-сэнсэй участвовал сам. Солидная часть экспозиции этого музея то и дело гастролирует по крупнейшим музеям мира. А его выставку «Преображение кимоно: искусство Иттику Куботы», проходившую в январе 2014 г. в московском Манеже, за первые же три дня посетило 10 тыс. человек…

Воистину – чего только не достигнешь, создавая новые миры из одного-единственного листа!

* * *

И вот теперь переходим к третьему «герою» нашего рассказа о том, как ещё можно использовать Пустоту Листа.

Фуро́сики (風呂敷, букв. «банный коврик») – очень полезное в быту искусство, которое в Японии прекрасно знакомо даже ребёнку, но в наших краях пока ещё должным образом не воспето.

Дело в том, что японцы, как известно, всегда жили на своих островах очень скученно. А поскольку вокруг частенько было довольно жарко и грязно, особенно без канализации и водопровода, – они обожали мыться. Конечно, вокруг островов хватало морской воды,