когда приедет Пашка и вызовет ее по домофону.

Только бы с Лёнькой ничего серьезного не было!

Все-таки не абсолютный гад ее бывший босс, а нынешний бонза Тоха Ефремов. Конечно, никакое это не благородство, а эффектный жест ради жеста, но ей наплевать. К тому же Тоха хитер и осторожен, потому и вернул Леониду свободу таким незамысловатым способом. Теперь вряд ли кто-то будет искать связь между видным чиновником Ефремовым и средне-малым предпринимателем Воропаевым, на которого напала местная шпана.

Однако нагнала ты страху, подруга, на этого упыря! Какая же ты, Лерка, молодец! У тебя получилось! Теперь главное, чтобы с Лёнькой ничего страшного не было. Она его заберет из больницы, вылечит, выходит, а потом все ему выскажет. Все-все.

Обычно уравновешенный Павел сегодня вел машину уж как-то слишком по-итальянски, резко кидая «Мазду» из ряда в ряд и поочередно вдавливая до упора педали газа и тормоза. Всю дорогу он возбужденно недоумевал, за каким фигом Воропаеву понадобилось переться в тот подъезд, где его подстерегли подонки, отобрав документы и телефон. И как все-таки повезло, что его доставили в больницу, где «парится Борька».

Для пробок было еще достаточно рано, и торопливая «Мазда» сумела прошить Москву с южных до северо-восточных окраин минут за сорок, а потом они еще минут двадцать ехали по спальному району, пыльному, неухоженному, однообразному.

– Где мы? – спросила Пашку Валерия.

– Уже приехали, – пробормотал Горячев, паркуясь вблизи стальных решетчатых ворот, за которыми открывался унылый больничный вид: центральный корпус этажей на шесть, несколько корпусов поменьше и барачного вида строения на периферии.

Горячев произнес коротко: «Пошли», и Валерия поспешно выбралась из машины.

Они пересекли пустынный больничный двор и направились к дверям двухэтажного здания, стоящего на отшибе.

– Вы куда? – недовольно поинтересовался человек в униформе, когда они вошли в полутемный предбанник.

Павел помахал у него перед носом бумажкой, и тот протянул:

– А, в «Фактор». Чего в такую рань?

– Куда?! – нагоняя быстро идущего по длинному коридору Пашку, недоуменно переспросила его Лера. – Какой еще фактор?

– Представления не имею, – пожал тот плечами. – Закидон у этого гоблина, должно быть. Или местный сленг. Может, тут так реанимацию называют.

– А нас пустят в реанимацию? – запоздало всполошилась Лера.

– Ну даже если и не пустят… Нам, главное, убедиться, что с Леонидом все нормально, и с лечащим врачом поговорить, спросить, может, нужно что из лекарств. Ты же видишь, что тут за обстановка… – раздраженно проговорил Горячев, когда они спускались по бетонной лестнице в цокольный этаж. – Можешь себе представить уровень, если у них отделение интенсивной терапии расположено в цоколе?

Лера ничего не ответила, но было понятно, что здешняя обстановка ей тоже не нравится.

– А вот и ответ на твой вопрос, – облегченно произнес Паша, когда они остановились у предпоследней двери коридора, больше напоминающего узкий технический тоннель.

Надпись на двери гласила «Фактор».

«Аббревиатура какая-то, что ли?» – растерянно подумала Лера, входя в дверь, предупредительно распахнутую другом Пашкой.

Каждый раз, когда он приходил в себя после наркоза, память к нему возвращалась не сразу. Сначала он бездумно смотрел в потолок с неопрятно заштукатуренной трещиной, доползшей почти вплотную до грязно-белого пластика плафона, потом переводил взгляд на кафель стены напротив, который клали не иначе, как во времена кукурузного бума, а потом пугался. Он не мог вспомнить, где он и почему он именно здесь, и пугался. Через долгие пять секунд, а иногда десять, память просыпалась. Острая ноющая боль изломанных костей и глухое жжение кровоподтеков в этом здорово помогали.

Очень хотелось пить, и он решил позвать кого-нибудь, чтобы дали.

Язык не слушался, а во рту пересохло настолько, что, даже если язык и подчинится, шевелить им будет невыносимо. Впрочем, его отказывался слушаться не только язык. Леонид был прикован к кровати. Хотя это не совсем кровать.

Ловко его подсекли те парни. А он лошара. Отчего он решил, что все кончилось и ему больше нечего бояться?! Потому что он лошара, за что и поплатился. Только кретин мог рассчитывать, что так легко от них отделается. А он расслабился, значит, он кретин.

Обрадовался до слюнявых пузырей, что придумал гениальный ход. Обрадовался и забыл, что вовсе не о собственной безопасности пекся, исполняя сей юридический кульбит. Что лишь с одной целью он это сделал: не дать девочку в обиду. И личная его безопасность тут ни при чем, никаким кульбитом она не гарантирована.

Хорошо хоть, что нотариуса послушался и составил завещание. Спасибо Илюхе, дарить отсоветовал. Хотя в первые минуты «попадания» Леонид люто злился. На себя злился и на фигова законника.

Если бы все перешло ей по дарственной, то с Воропаева были бы сейчас все взятки гладки. Но он быстро отрезвел и послал нотариусу мысленно «спасибо».

Этим отморозкам ничего не стоит притащить вслед за ним сюда и его девочку. Она этого не вынесет, и он этого не вынесет. А одному – ничего, терпимо.

В понедельник они просидели с Ильей больше часа, согласуя все нюансы завещания и ставя юридические барьеры, которые никому не позволят оспорить параграфы и ограбить наследницу. Костенко документ заверил, внес в реестр и запер в своем сейфе.

С самодовольным видом идиота Леонид вышел из дверей бизнес-центра, в котором арендовал помещение нотариус, и направился к своему авто.

Когда он, повозив задом по упругому сиденью, чтобы устроиться поудобнее, перекинул через плечо ремень безопасности и сунул в замок зажигания ключ, сзади к его шее приставили остро отточенное лезвие ножа и велели ехать, куда скажут. И не оборачиваться.

Парней было двое, и он их уже видел раньше, хотя большого значения это теперь не имело. Сначала он решил, что везут его на переговоры с их главным, но ему предстояли иные переговоры. Главного он так и не увидел, зато сразу уразумел его планы.

Жадным до бабла оказался их командир. Успел сжиться с мыслью, что все Лёнины деньги бурным потоком перекатятся в его портмоне, и не хотел с этой мечтой расставаться. Хотя технология отъема, конечно, была уже не та. Выходит, погрешил главный против чистоты своего бизнеса. Однако не в первый же раз. Да и не во второй, насколько Леонид смог разобраться в ситуации.

Сначала с Воропаевым обходились вежливо. Усадили за стол, придвинули заготовленный заранее документ, вручили авторучку.

Он спросил: «А на фига?», и его начали бить.

Достигли этим мало чего. Не считать же за ожидаемый результат выбитые зубы и трещины в нескольких ребрах? Не у них, конечно. У Леонида.

Потом их озарила мысль найти кого-то, кто