– Вот что, любезный. Видишь вон того субъекта? Что квитрине отвернулся?

– Так точно-с… – сказал городовой, еще не понимая,чего от него хотят.

– Разберись-ка, что за тип, – сказал Бестужеввластно, с уверенностью имеющего право. – Ходит за мной уже полчаса,прилип, как репей к собачьему хвосту. Кто его знает, вдруг да ограбить норовит…Ну, что стоишь?

Городовой окинул цепким взглядом сначала его, потом«михрютку», столь неубедительно изображавшего интерес к витрине кондитерской,что Медников, легендарный учитель филеров, давно лишил бы такого растяпупарочки зубов.

Судя по физиономии городового, барский вид Бестужева емупредставился гораздо более весомым, нежели облик топтуна.

– Сию минуту-с, – решительно заявилгородовой. – Извольте подождать, мы мигом… Эй, государь милостивый!

Бестужев добросовестно ждал на краю тротуара. Он не мог нирасслышать разговора, ни рассмотреть своего преследователя – городовой егозаслонял широкой спинушкой. Но вдруг стало ясно, что ситуация далека отпростоты. Очень уж странный вид был у неспешно плетущегося к Бестужевугородового – верзила смотрел себе под ноги в тщетных попытках придать своейконопатой физии бесстрастность. Добредя, все так же не поднимая глаз, он протянул:

– Обознались, видать, ваша милость. Вполне приличные-сгоспода, гуляют себе. Показалось вам невесть что…

Бестужев украдкой глянул поверх его плеча. «Михрютка» всетак же торчал у витрины, полуотвернувшись.

– Что он тебе показал? – шепотом спросил Бестужев.

– Ничего-с… – опущенный долу взгляд городовоговильнул так, что никаких сомнений не оставалось.

– Стоять спокойно! – страшным полушепотомраспорядился Бестужев, из ладони показывая городовому свою карточку охранногоотделения. – Не вздумай навытяжку, болван! Стой, как стоял! Он тебепоказал то же самое?

– Точно так… – промямлил городовой, судя по егобезнадежной роже, окончательно запутавшийся в сложностях жизни, коих он и непытался разгадывать. – Вы уж, ваше благородие, промеж себя самиразбирайтесь…

– Ладно, ступай на пост, – распорядился Бестужев имахнул показавшемуся в пределах досягаемости извозчику. – Эй, любезный!

Он имел удовольствие видеть, как преследователь беспомощнозаметался на тротуаре, тщетно высматривая второго свободного «ваньку». Ноторжествовать было рано. В том, что его «хвостик» оказался филером, уже никакихсомнений нет, но вот был ли преследователь так бездарен и глуп, как хотелказаться?

Бестужев прекрасно знал эти фокусы. Подобные недотепы,которых мог без труда расшифровать и гимназист, на жаргоне охранного отделенияименовались «брандерами» или «михрютками». Вообще-то, они и в самом деле былизаконченными растяпами – на такую слежку не стоило посылать опытного филера,чтобы его не испортить, – но предназначалась им строго определенная цель:демонстративная слежка с помощью подобного «брандера» как раз для того иустраивалась, чтобы дать понять подозреваемому боевику: он раскрыт, о егодеятельности известно, и лучше бы ему, пока не поздно, смыться от грехаподальше, оставив лелеемые замыслы.

Чаще всего так и происходило: преследуемый начиналнервничать, ложился на дно, а то и бежал из России. Герасимов в использовании«брандеров» приобрел огромную сноровку… Благодаря чему не раз удавалосьпредотвращать террористические акты и «эксы».

Но с какой радости «михрютку» вдруг послали за Бестужевым?Объяснений просто-таки не находилось. Те, что следили за ним прежде,действовали не в пример квалифицированнее, и внезапное появление растяпы,признаться по чести, полностью сбило с толку. Служить прикрытием для болееопытных коллег «брандер» не мог – их попросту не было на хвосте…

…Мигуля вышел ему навстречу в расстегнутом кителе, сзасученными к локтям рукавами, раскрасневшейся физиономией. Прежде чемзахлопнулась дверь, из которой он появился, Бестужев успел заметитьсъежившегося на стуле человечка, судя по одежде – из простых, и бдительновозвышавшегося за его спиной Зыгало. Бестужев уже знал, что пристав Мигуляшироко известен как среди уголовного элемента, так и в полиции под кличкойЕрмоша Скуловорот – для чего были все основания…

– Здравствуйте, Ермолай Лукич, – сказал онвежливо.

– Наше почтение, господин ротмистр, – отозвалсяМигуля с некоторой дозой независимости, отдуваясь. – Что вы так смотрите? Либерально?Я понимаю, у вас в Корпусе клиентов чайком с бутербродами потчуют, папироскупредлагают, а уж про то, чтобы в рожу залезть – ни-ни и думать… У нас, чтоб вызнали, немножко иначе обстоит. Традиция-с. Ежели такому вот субчику, – оннебрежно кивнул в сторону наглухо захлопнутой двери, – пару раз не залезтьв личность, толкового разговора и не получится. Ежели полицейский по мордасамне щелкает, к нему наши клиенты с ба-альшим подозрением относятся, подозревая внешуточном коварстве и затаенных подвохах. А дерзнешь пару раз по его уголовнойличности, смотришь – и разговор наладился вполне даже дельный…

– Господи, Ермолай Лукич… – усмехнулсяБестужев. – То, о чем вы сейчас сказали, я уже слышал от чинов столичнойсыскной полиции и отношусь к сему философски. В каждой конторе свои правила… Вылучше скажите, можем мы с вами доверительно побеседовать?

– Что, большая нужда?

– Крайняя.

– Фу ты, а он у меня как раз петь начал… – Мигуляс сожалением оглянулся на покинутую комнату. – Ладно, авось не спадет снастроя. Вот сюда попрошу.

Он распахнул перед Бестужевым обшарпанную дверь, и они вошлив небольшую комнатку. Из угла к ним бросился черный бесхвостый щенок, завилялзадом, радуясь людям.

– Ишь, стервец! – почти умиленно сказалМигуля. – Заскучал тут один… Породистый…

– Позвольте, – присмотрелся Бестужев. – Этоже ротвейлер!

– Ага, – кивнул Мигуля, садясь за стол и ловкоподхватывая щенка на колени. – Куплен на свои деньги, из Петербургапривезен. Немцы их в качестве полицейских собачек давно пользуют, вот я и решилследовать за ихней цивилизацией. Мазурика нашего и пистолетом не особеннозапугаешь, а вот к обученным полицейским песикам он пока что не привык, ипольза, я чую, будет… Подрастет, поглядим. Садитесь, ваше благородие. Что васпривело к нам, убогим?

– Полно прибедняться, Ермолай Лукич, – усмехнулсяБестужев в открытую. – Ну какой же вы убогий? О вас отзываются, как олучшем в Шантарске частном приставе, я навел справки…

– А… – махнул Мигуля устрашающей лапищей. –Болтают всякое…

– Ермолай Лукич, – проникновенно сказалБестужев. – Объясните вы мне, пожалуйста, чего ради охотитесь за ВанькойТутушкиным?

Очень похоже, он застал пристава врасплох этим немудрящимвопросом. Мигуля ерзнул взглядом, преувеличенно заботливо принялся трепать щенказа черные ушки. Наконец поднял хитрые мужицкие глаза: