– Не понимаю, при чем здесь нижняя юбка.

– Ладно, нижняя юбка ни при чем. Но вы поняли, что я хотела сказать. Что чувствуешь себя… открытой.

– Звучит не слишком радостно, но я этого не хотел. Просто я так думаю. Но тогда почему вы сказали, что это хорошо?

– Это значит, что вы меня видите.

Макс перестал улыбаться, но его голос звучал по-прежнему легко.

– Конечно, прямо перед собой. Во плоти.

– Вы понимаете, о чем я говорю.

– Да. Хотя это не всегда хорошо. Чтобы тебя видели. По-моему, вы говорили, что дома это усложняет вам жизнь.

– Ну, возможно, надо было сказать, видите и… понимаете. Это когда человек смотрит на очевидные недостатки и видит, что за ними стоит. Хотя вы, наверно, не то имели в виду.

– Именно это. Но я не считаю, что это недостатки. Возможно, они усложняют жизнь, но это не недостатки.

Софи отвернулась, но он взял ее за плечи, повернул к себе и с удивлением обнаружил, что ее глаза покраснели и в них стоят слезы.

– Что я сделал на этот раз? – спросил Макс.

Софи смахнула слезы.

– Вы были добры.

– Это страшный грех. И, как я понимаю, совсем нехарактерный для меня. – Макс взял ее за руку и отвел в тень раскидистого дерева. – Отсюда открывается прекрасный вид. Разбудите меня, когда закончите.

Софи села на траву и достала альбом. Макс устроился в стороне, прислонившись к стволу дерева, и стал наблюдать за ней из-под полуопущенных век. Последние лучи солнца, проникавшие сквозь трепетавшую на ветру листву, скользили по ней золотыми пятнами, а их мягкое тепло дарило ощущение ленивого покоя, напомнившего Максу те дни в море, когда ничего не происходило, и он просто дремал. Он почти ощущал легкое убаюкивающее покачивание воды.

Но то, что он чувствовал, не имело ничего общего с покоем. Софи, конечно, не подозревала, какой соблазн таил в себе ее смех, а потом проявление сочувствия. Она сосредоточенно склонилась над альбомом, а ее рука легко скользила по листу бумаги. Но Макс смотрел не на рисунок. Он вдруг впервые заметил, какой у нее изящный профиль, гораздо более четко очерченный, чем он думал. Возможно, это потому, что сейчас она была так серьезна. Ему захотелось скользнуть губами по ее лицу, добравшись до губ, остановиться и заставить их смягчиться и изогнуться в улыбке, а потом соскользнуть на шею и дальше… вниз…

Увлеченная своим занятием, Софи прикусила губу, и, неизвестно по какой причине, это едва заметное неосознанное движение вывело Макса из состояния томительной, ленивой мечтательности. Желание нарастало с каждой секундой, угрожая вырваться из-под контроля. Ему захотелось взять у нее из рук рисунок, положить ее на траву, раздеть, покрыть поцелуями ее обнаженное тело и…

Макс поднял одно колено и, прижавшись затылком к стволу, окинул взглядом парк. Потом стянул перчатки, как будто это могло облегчить жар, сжигавший его изнутри, но легкий прохладный ветерок только еще сильнее разжег желание подойти к Софи и сжать ее в объятиях. Макс мысленно улыбнулся банальности этой сцены. Он считал, что тридцатилетие несет с собой мудрость и рассудительность. Но сейчас он сидел здесь на грани того, чтобы выставить себя последним глупцом, потому что изнемогал от желания переспать со своей будущей женой. Макс сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Наконец он услышал, что Софи пошевелилась, и посмотрел на нее. Она закрыла альбом, взглянула на него и улыбнулась.

– Спасибо за ваше терпение.

– Неверное слово, – отозвался он с гораздо большим напором, чем ему хотелось, и ее улыбка исчезла.

– Извините, если я заставила вас…

– Нет, я не то хотел сказать. Забудьте.

Макс встал и подал ей руку, чтобы помочь подняться. Она не виновата, что его самообладание оказалось таким шатким. Софи подала ему руку, но веселая, непринужденная открытость предыдущих часов улетучилась, а ее щеки порозовели вовсе не от удовольствия. Софи повернула к дорожке и попыталась высвободить руку, но Макс сжал ее сильнее. Он чудесно провел время и не хотел, чтобы впечатление оказалось испорчено из-за его глупости. Поэтому отчаянно искал способ загладить свою оплошность.

– Эта прогулка доставила мне массу удовольствия, – сказал он, понимая, что голос звучит сухо и формально. Его пальцы, сжимавшие запястье Софи, чувствовали, как быстро и сильно бьется ее пульс. Хотя, возможно, это был его собственный пульс, Макс не знал. Но он вдруг ощутил, как огонь желания с шокирующей быстротой вспыхнул вновь. – Посмотрите на меня! – Теперь в его голосе слышались нотки отчаяния, и она подняла на него недоверчивый взгляд, окончательно сломивший его твердость. Макс не мог видеть это недоверие. Ему нужна была улыбка, которую он сам стер с лица Софи. – Если я и чувствовал нетерпение, то только из-за самого себя, поскольку здесь не время и не место для того, о чем я думал.

Ее пульс участился еще больше, румянец стал ярче, и в глазах, словно отражение солнца в воде, появилась веселая улыбка. Облегчение нахлынуло почти с такой же силой, как желание минуту назад, а вместе с ним шевельнулось раздражение. Невозможно, чтобы он так зависел от ее настроения. Но едва слышный хрипловатый звук ее голоса заставил Макса забыть обо всем.

– Возможно, если вы скажете, о чем вы думали, я смогу предложить более подходящее время и место.

– Я лучше покажу, – ответил Макс, касаясь пальцем ее нежной полной нижней губы, отчего губы Софи раскрылись. – Никогда не думал, что наблюдение за тем, как кто-то рисует, может действовать так… вдохновляюще.

– Звучит не очень вдохновляюще, – почти не дыша, ответила она, когда его рука, скользнув к ней на затылок, потянула ее к нему.

– И все же это так. Я думал вот о чем… – Он сжал губами ее нижнюю губу и провел языком по той прелестной линии, на которую так долго смотрел.

Макс вдруг пожалел, что не обладает каким-нибудь артистическим даром, способным выразить хотя бы малую толику тех чувств, которые будила в нем Софи. Но он знал только один способ – показать это своим телом. И хотя это его пугало, ему нравилось, как она отвечала на его прикосновения и поцелуи – порывисто, нетерпеливо, требовательно. Максу уже стало казаться, что нет ничего более естественного, чем заниматься любовью прямо здесь, в центре парка. Его пальцы сжали юбки Софи, намереваясь поднять их вверх, когда она внезапно уперлась ладонями ему в грудь и резко отпрянула. В следующий миг со стороны дорожки донесся громкий лай, и Макс чертыхнулся себе под нос. Проклятый мопс! Софи вздрогнула, а потом рассмеялась.

– Мармадюк проснулся! Ах ты, мой бедный охранник!

Макс выпрямился. Пожалуй, это даже к лучшему.

– Нам пора возвращаться.

– Да. Спасибо, Макс. Я тоже прекрасно провела время.

Ее слова звучали вежливо и формально, но улыбка еще хранила прежнее тепло. Макс не смог удержаться, чтобы напоследок еще раз не прикоснуться рукой к ее щеке, и почувствовал, как она прильнула к его ладони. Он замер. Это едва заметное проявление доверия и нежности поразило его так, словно он увидел бриллиант, сверкнувший в куче угля. Максу захотелось поддаться чувству, и в то же время он ощутил сильное желание сопротивляться, не допустить, чтобы его все дальше и дальше затягивало на ее территорию. Вся сцена вдруг показалась ему сентиментальной, как третьесортная поэзия. Как сельскую идиллию, где все цветет и пахнет, это стоило испытать, но только для того, чтобы в конце дня вернуться к себе домой. Настоящая жизнь – это тяжелая работа и сопряженные с ней конфликты, а этот день – приятное исключение из правил. Макс опустил руку и сделал шаг назад.